Темноводье - Василий Кленин
Зиновьев познакомил Кузнеца с есаулами, которых решил оставить на Амуре. И выяснилось, что командовать годовщиками Онуфрий может только через оных. Сам же отдавать новым людям приказы не в праве. И менять есаулов — тоже. Всё меньше и меньше нравилось приказному это пополнение. Будто не в помощь его оставили, а для слежения.
Но всё равно с новыми есаулами — Трофимкой да Симанкой — Кузнец вел себя по-доброму. Хабаровской дружине он нарочно не говорил, но для себя тогда поставил еще одну задачу: крепко подружиться с годовщиками. Потому ни на хабаровцев, ни на поляковцев у него особой надежи не было. Васька Панфилов да Петриловский поди решили, что новый приказной им одним служить будет… Но Онуфрия то не устраивало. Надобно либо с есаулами задружиться, либо самих годовщиков подмять. В обвод.
Красно-расписные планы, однако ж, пришлось закинуть в кубышку дальнюю, ибо эти самые годовщики подкинули новых бед. Вернее, не они сами… В общем, уже перед отплытием московского барина стало ясно, что за оставляемых на Амуре людей, Зиновьев не выдал ни одного мешка хлеба. Совсем ничего! Кузнец, когда то прознал, кинулся к стрельцовым дощаникам, которые уже вовсю снаряжались.
— Господине! Дмитрий Иванович, помилосердствуй! — стоял он по колено в воде, выкликая московского посланника. — Что же ты творишь?!
Стрельцы нахмурились и начали доставать пищали да самопалы. Зиновьев, правда, тоже отсиживаться не стал, вылез к борту.
— А за енто ты, Онушка, Хабарова свово благодари! — хищно усмехнулся он. — Ярофейка-то складно отписывал государю-батюшке про пашни заведенные, про острог Албазинский обжитой. Вот на Москве и решили, что у вас, чай, своего хлеба в избытке… Ну? Скажешь спасибо атаману бывшему?
— Да я кому хошь, хоть черту лысому, спасибо скажу! — ярился уже Кузнец. — Ты мне только объясни, чем мне людишек кормить? И твоих людишек тоже!
— Мои со мной уходят, — мрачно ответил московин. — А ты ищи. Вы ж вон с голоду допрежь не померли. Хоть, не пахали, не сеяли… аки птицы библейские. Значит, есть на Амур-реке хлебушек. Вот и ищи.
Если бы сейчас в руках у Онуфрия имелся пистоль, он бы пальнул в эту морду сходу. А так… только и оставалось качать грудь мехами кузнечными и смотреть на царскую рать, которая подчистую разорила амурское воинство, забрала вожака, на котором всё держалось, и оставила на берегу этих вод черных, посреди враждебных инородцев.
— Смотри, Онушка, наказы мои сполнить не забудь! — подлил маслица в огонь дворянин. А потом отвернулся, будто и забыв о существовании приказного, и рыкнул. — Вёсла на воду!
Я рад, читатель, что тебе интересна книга, раз ты добрался уже сюда) Буду стараться и дальше! Ты же можешь смело подписаться на мою страницу, прожать товарищеский лайк, от которого я стану работать с удвоенной силой)
Глава 7
— Ну, хоть порох да свинец дал…
В землянке Хабарова было тесно. Все набольшие люди старого войска да есаулы годовщиков — все собрались на круг. Кузнец, прямо и не таясь, пояснил, с чем остался амурский отряд. Выросший почти до пятисот человек, кстати. Правда, сейчас такая силища грозила бедою: имевшиеся у казаков запасы еды на все пятьсот ртов уйдут за пару седмиц. И даже щедрые амурские леса да рыбный Амур такую ораву не прокормят.
— Думаю, ни о каком остроге нам и мыслить не надо, — подытожил приказной, когда маты и ругань в сторону уплывшего Зиновьева стихли (даже новые есаулы присоединились к общему хору). — Васька, все ли дощаники у нас вычинены?
— Все, Онуфрий, — степенно кивнул Панфилов. — Хоть, завтра в путь.
— А сколь мы там сможем новых людишек разместить?
Есаул прикинул и загрустил.
— Ну, ежели по тридцать и более пихать… Нет, всё равно человек за сто не влезут! Беда, приказной.
— Тогда, вместо острога рубим плоты, господа-казачество. Соберем лесу сырого, наделаем плотов просторных. Нам бы только до низовий дотянуть. Ну, и глядите: за десять дён не управимся — будем как Васька Поярков.
— Это как? — не понял намека Трофимка сын Никитин, что из новых есаулов.
— Мертвечину жрать! — хохотнул здоровяк Тит.
Годов 20 назад именно Василий Поярков с казаками первым пришел в амурские земли. Сразу, по привычке, стал гнуть местных об колено. Да силенок у него для того маловато было. Зимой, на Зее еще, тунгусы и дауры заперли их всех в зимовье и держали осадою. Казаки так оголодали, что принялись трупы глодать. С тех пор на Амуре местные народцы всех лоча (так здесь русских прозвали) считают людоедами.
То ли эта угроза, то ли святые угодники вспомогли, но плоты смастерили менее чем за седмицу. Хорошо хоть, к западу от лагеря стояла гряда холмов, на которых кое-где рос приличный лес. Пока одни валили сосны, другие с утра до ночи ловили белорыбицу речную, охотились, обтряхивали орешники, искали дупла с пчелами и прочая. Хоть, какая, а еда.
Еще стругали последние вёсла, как Кузнец начал собирать войско и распределять по дощаникам. Решил он сделать так, чтобы старые амурцы вперемежку с новыми сидели. Тут-то и вскрылось.
— Двенадцать служилых пропало, приказной, — растерянно подытожил есаул Панфилов. — И… и Дурной еще.
Онуфрий сын Степанов уже так привык к дурным вестям, что лишь рукой махнул. Сашку-толмача тоже выпускали из пороховной, чтобы он, гад, не отсиживался, а со всеми работал. Ну и вот… Васька Панфилов называл имена беглецов… и всё страннее становилось. Сначала вроде шли в списке одни поляковцы, но потом и хабаровские пошли. А Козьма сын Терентьев так вообще на Дурнова вечно зуб точил.
— Проверьте, что пропало, — устало велел он.
Проверили скоро.
— Иудины выкормыши с собой утащили топоров с десяток. Ну, которыми лес валили, — бодро начал перечислять Артюха Петриловский. — Мешок муки — чуть ли не последний. Два кисета соли, пороху фунта три, свинца отож. Но самое главное — воры в казну влезли и шестнадцать соболей умыкнули да две шапки!
Кузнец посмотрел прямо в ясны очи казначею. Артюшка взгляда не отвел, хотя, любой дурак понимал: на кой в диком лесу им эти соболя сдались! На зиму беглецам больше волчьи шкуры впору пойдут. Или медвежьи.
— Это всё?
— Всё, — кивнул Петриловский. — Ну, не считая своего, что у них было.
— Своего? — вскинулся Кузнец. — Они — служилые казаки! И в поход их за счет казны снаряжали. Так что своего у них: порты да крестик нательный!
Выкрикнул и затих.
«Вот и стал ты, Онушка, Хабаровым» — сообщил себе приказной человек.
