Кукла-талисман - Генри Лайон Олди
Война, сказала мне как-то другая женщина, страстно мечтавшая возродиться мужчиной, — путь коварства и обмана. О Масако-ками, вы прекрасно овладели тонким искусством войны! Встали на путь и не сошли с него. Кто бы ни осудил вас, только не я.
Почему морок, насланный вами на Ансэя, коснулся и меня? Только мы двое не носили оберегов из храма То-дзи. Я не принадлежу к клану Хасимото, но я однажды бился острым мечом, как делал это ваш муж, я отнимал жизни и был готов без колебаний отдать свою. Мало кто из обитателей Чистой Земли делал то же самое. Должно быть, это сыграло свою роль. Впрочем, какая разница? Важно другое: способы, какими ваш праправнук, Масако-ками, буйствуя во сне, пытался покончить с собой — всё это видел я, запомнил я, испытал я.
Жаровня разбила Ансэю висок подобно рукояти разбойничьего топора. Шнурок амулета, зацепившись за тумбочку, едва не удавил юношу, как едва не удавил меня шнур, подвязывающий рукава кимоно, зацепившись за сук дерева. Чтобы тумбочка удержала вес жертвы, жена Ансэя боролась с ней, как вы, Масако-ками, боролись с насильником. В спальне, куда я пробрался, желая убедиться в подмене амулетов, Ансэй рубил меня мечом, не задумываясь о фуккацу, как делал это его предок, убивая разбойников и знать не зная ни о каком запрете на убийство.
И наконец, Ансэй пытался вспороть себе живот мечом прапрадеда, как сделал это ваш муж, узнав о вашей смерти и вашем замысле.
Я восхищаюсь и вами, Киннай-ками. Узнав о мести, нависшей над семьёй, вы избрали единственно возможный способ защитить клан от бешеного духа супруги — свою смерть. Мёртвого нельзя расспросить: вы унесли тайну в могилу, зная, к чему привела бы ваша откровенность. Вы ушли из жизни, не сомневаясь, что семья втайне осудит вас, с презрением отнесётся к вашей постыдной слабости. Покончить с собой из-за разлуки с женой? Оставить службу господину, уйти в мир иной, поддавшись любви и тоске? Достойный ли это поступок?
Конечно же, нет!
Мёртвого нельзя расспросить, но мёртвому нельзя и отказать. В особенности если человек без страха вспорол себе живот, как и положено самураю в безвыходной ситуации. Киннай-ками, вы отлично понимали: как бы ни приняла семья ваше самоубийство — она исполнит вашу волю, выраженную в предсмертном завещании.
Хранить нож, каким перерезала себе горло Масако, на семейном алтаре? Клан сделал это. Хранить меч, которым вы свели счёты с жизнью, на том же алтаре? Клан сделал это. Амулеты появились позже: по всей видимости, монахи обители То-дзи разобрались в происходящем не хуже меня, но сочли за благо промолчать. Они просто одарили семью Хасимото, живущую в прóклятой усадьбе, оберегами от дурных снов.
Пока вы, Масако-ками, в облике ножа лежали на алтаре, под охраной духов предков и духа вашего мужа, наведённые вами сны были раздражающи, тревожны, но безопасны — они не толкали людей на самоубийство. Но как только вы освободились из-под стражи и повисли на шее у молодой жены Ансэя; как только пылкий юноша променял семейный амулет на любовный…
Ваши сны стали убивать не хуже ножа, всаженного под рёбра.
Киннай-ками, вы боролись с женой, как могли. Останься Масако на алтаре, и вы сумели бы достичь большего. Но и так вы бились до конца, доказывая, что не только меч, как говорили в древности, душа самурая, но и душа самурая — закалённый клинок. Вы заставляли себя падать с подставки, будя весь дом; изворачивались в руке праправнука, не позволяя Ансэю нанести себе смертельную рану; понуждали меч рубить, колоть и рассекать, не задевая моего тела. Я нарочно взял меч с собой в спальню, желая убедиться в том, что вы не враг, а защитник, что вы не позволите своему потомку убить меня — в противном случае Ансэй низвергся бы в ад на радость Масако-ками, а я воскрес бы в теле Ансэя, заявив о фуккацу.
Представляю лицо господина Сэки, выслушивающего мой доклад! Лицо господина Цугавы я тоже представляю.
Масако-ками, Киннай-ками, я испытываю чувства, какие сложно назвать по имени. Но восхищение — в этом у меня нет сомнений. Ваш бой закончен; ваш бой продлится вечно. Во всяком случае, пока нож и меч лежат на алтаре, вы, Масако-ками, будете рваться на свободу из-под охраны мужа и его предков, а вы, Киннай-ками, будете сторожить жену без отдыха и сна.
Не знаю, как выглядит ад. Но догадываюсь.
— Я заслуживаю смерти…
Что это? Кто это?!
4
Смех Дзидзо
Он вошёл в главную залу, прижимая к животу какой-то свёрток. Сделал несколько шагов в алтарю, развернул циновку, которую принёс с собой, постелил, опустился на колени. Ткнулся лбом в пол, выпрямился:
— Я виноват. Я воистину заслуживаю смерти.
Хасимото Ансэй, единственный сын господина Цугавы. Спокойный, строгий, холодный; весь словно клинок, обнажённый для схватки. Нижнее белое кимоно Ансэй носил так, словно это был наряд из узорчатой парчи. Таким я его ещё не видел: больше похожим на сурового прапрадеда, каким тот явился в моём воображении, чем на избалованного юнца, знакомого мне по первому посещению усадьбы.
Меня он не заметил: я сидел без движения в дальнем тёмном углу, у него за спиной, готовый в любой момент сорваться с места.
— Я знаю, что мне снилось. Я видел подвиг моего предка.
Белая тень поднялась, приблизилась к алтарю. Взяла меч с подставки, обнажила, вернулась на циновку. Ножны остались на алтаре. Я превратился в стрелу на туго натянутой тетиве. Если это то, о чём я думаю — едва он отведёт меч для удара, я пролечу расстояние, разделяющее нас, и упаду ему на спину, отбирая оружие. Возможно, мне удастся сделать это без схватки; если нет, повторится наш недавний бой, и пусть удача будет на моей стороне.
Мешать самураю, когда он решается на самоубийство, — самое недостойное дело из всех, какие только можно вообразить. Неподобающее поведение, да? Ничего, перетерпим. Правительственного наказания за это нет, служебного — тоже. Семья Хасимото вряд ли захочет мне мстить за спасение сына господина Цугавы, а чужие порицания и упрёки я снесу. В первый раз, что ли?
Неслыханная дерзость, немыслимая глупость…
— Этот бой в лесу, с разбойниками…
Он что, опять видит сон? Это невозможно!
— Прежде кошмары выветривались у меня из памяти, едва я просыпа́лся. Но в этот раз я запомнил всё до мельчайших подробностей! Горе мне! Я предпочёл бы и дальше пребывать в неведеньи…
Во-первых, речь Ансэя вполне разумна, да и на спящего он не похож. Во-вторых, Масако-ками возлежит на алтаре,
