Разбегающиеся миры, или Вселенская толкотня локтями - Олег Владимирович Фурашов
– Чё?…Чё ты сказал, спермонадавыш? – по-прежнему стоя спиной к парнишке, Вован вдруг оставил Кузовлёву в покое. – Что ты сказал, чмо?! – прошипел он, волчком крутанувшись на сто восемьдесят градусов. – Что ты сказал, сблёвыш вульвы бородатой?
Отрешённым, словно у вурдалака, взором он нашёл на полу инфернальное рубило, валявшееся подле трупа Лонской, подобрал его и двинулся к тому, кто посмел назвать его именами истинными…
…Стремительно разворачивающиеся события опять внесли коррективы в повадки главаря. Снаружи, сквозь массивные каменные застенки, как будто с того мира, донеслась какая-то трескотня, бухающие звуки, а затем раздался разряд, похожий на взрыв, а за ним повторный, и ещё, и ещё…
– Чё?…Чё за кипеж? – Подобно сомнамбуле, не отрывая мутного взгляда от очередной жертвы, невнятно пробормотал Змей. – Чё за кипеж?…Сипатый, прочухай там.
Сипатый выскочил из каземата, а Пакостин продолжил расправу.
– Так что ты сказал, сблёвыш? – скривился он, слегка раскачиваясь перед Заковыкиным и с хрустом сжимая рукоять топорика.
– Скотина необразованная!…Тупарь! Двоечник! – на полуавтомате повторил Тихон, и невольно прикрыл веки в ожидании последнего в его такой недолгой жизни удара…
…И удар раздался. Непонятный глухой удар. А потом нечто обрушилось в ноги студенту. Секунду-другую спустя, Заковыкин сообразил, что он не мёртв – мертвец не может ощущать тяжесть в конечностях. Вдобавок кто-то дёрнул его за руку.
Тихон открыл глаза: перед ним был Шранк, снимающий с него наручники; в изножье студента валялся бездыханный Вован.
– За мной, – по-военному скомандовал ему и Милене громила. – Живо! А то Сипатый с корешами ща нагрянут.
Пленники, не веря в возможное избавление, послушным гуськом потянулись за ним. Для них поведение Шранка было непостижимо. Они же не знали, что Шранк был тем самым «духом», которого внедрили в банду Вована Палача «ссученные». Верзила провёл их подземным лабиринтом к колодцу, прикрытому тяжёлой металлической крышкой, и троица стала спускаться ещё ниже. Заковыкин предположил, что они отступали глубоким подземным ходом, потому что выстрелы и взрывы практически сразу затихли.
Шранк шагал первым, освещая путь фонариком. Старой заброшенной канализационной шахтой, переоборудованной по приказу Пакостина в тайный подземный лаз, он двигался уверенно. Беглецы проход преодолевали довольно долго. Во-первых, было неудобно из-за тесноты и темноты, а во-вторых, Милену из-за духоты охватывала дурнота, и беглецы пару раз передыхали.
Достигнув тупика, они поочерёдно выбрались наверх, нащупывая металлические скобы в стене вертикального колодца: первым вскарабкался Шранк; за ним – Милена, которую тянули сверху и страховали снизу; последним – Тихон.
Наверху сразу стала слышна весьма недалёкая перестрелка и периодические взрывы вокруг «зиндана». Оглядевшись – на улицу из-за дождя и туч уже опустилась непроглядная ночь – Заковыкин обнаружил, что они находятся в урочище, густо поросшим кустарником и молодым лесом.
– Гребите туда, – без сантиментов подсказал товарищам по несчастью Шранк, указывая на свет далёкого столбового фонаря и в направлении, противоположном пальбе. – Там остановка, автобус ходит…
И их спаситель моментально растворился во мгле, отчего создалось впечатление, что он неосмотрительно провалился обратно в колодец.
Тут-то Милену с Тихоном и охватил ужас – ужас от того, что нежданное спасение, дарованное им, у них также играючи могут и отобрать. Их пробрала крупная непереставающая дрожь. Лесок они пересекли бы сломя голову, но Милена тормозила ход, беспокоясь за ребёнка. Она, чтобы не оступиться, осторожно нащупывала ногами дорогу, обходила кусты и канавы. Тихон по мере возможности помогал ей. Потому, пока пара добиралась до фонаря, служившего им маяком, канонада близ бандитской тюрьмы практически прекратилась. Теперь оттуда лишь изредка звучали одиночные выстрелы.
Достигнув остановки, беглецы благоразумно укрылись за небольшим павильончиком-навесом, чтобы их не заметили на свету. Тихон сразу же опознал ту остановку, близ которой его схватили подручные Вована Палача, когда он выслеживал Шелупоня.
Теперь Кузовлёва и Заковыкин нервничали по поводу того, что автобуса долго не было. Остановка была конечной, почти лесной, и представляла собой частично асфальтированный, частично закрытый железобетонными плитами пятачок для разворота пригородного транспорта. Ближайшие дома посёлка располагались где-то в полукилометре от неё. Если вдруг погоня, то никто их не выручит. Пустынность и безлюдность только усиливали ощущение опасности.
Первым томления не столько неизвестностью, сколько переживаниями Милены, не выдержал юноша:
– Может, пойдём к тем домам? – предложил он, показав на посёлок.
– Нет, мне не дойти, – кусая губы, отрицательно помотала головой Милена. – Кажется, мне и двух шагов не сделать, – и на её чудные очи навернулись слёзы.
– Устали? – предположил студент – Оно и понятно: отвыкли в этом проклятом зиндане.
– Не то, – вновь помотала головой Кузовлёва. – Кажется…, у меня начинаются роды, – сказала она, и сначала присела на корточки, а затем опустилась на колени.
– ?! – немо разинул рот Тихон.
Про роды он читал в книжках да смотрел в кино. И не более того. А тут это стихийное бедствие настигло его воочию. Заковыкин растерялся, и из-за растерянности вышел на трассу, всматриваясь вперёд. «Мамочки!» – донёсся до него сдавленный стон Милены. От беспомощности парень совсем потерял трезвость мышления, заметавшись на дороге подобно ополоумевшей собаке. Бежать в посёлок он не решался, боясь оставить женщину в одиночестве. И каждый её новый стон лишал его остатков соображения, заставляя выписывать ногами на асфальте невообразимые кренделя.
Когда Тихон практически определился с тем, что всё же придётся бежать в посёлок, из-за поворота показался пригородный транспорт. «Автобус! – известил он Кузовлёву, в три прыжка оказываясь подле неё. – Автобус!» И юноша, бережно поддерживая молодую женщину, вывел её на освещённый «пятачок».
Автобус, в котором кроме шофёра никого не было, уже начал делать разворот, как вдруг от леса раздался леденящий душу окрик: «Сто-оя-а-ать!»
Разом вздрогнув, Заковыкин и Кузовлёва оглянулись: на рубеже света и тьмы стоял Вован Палач. В руке он держал топорик. «Сто-оя-а-ать!» – вновь рыкнул он, делая шаг навстречу. Милена инстинктивно вцепилась в Тихона, и тот с трудом оторвал её руки от себя. «В автобус! – приказал студент ей. – В автобус! У тебя же сын…», – добавил он.
Почему Заковыкин сказал про сына, он и сам объяснить не сумел бы, но его реплика вернула Кузовлёвой рассудочность в поступках. И она попятилась к транспорту, уже скрипевшему тормозами.
Тихон же в свою очередь шагнул навстречу бандиту, преграждая тому подходы к автобусу.
– Сто-оя-а-ать! – в свою очередь бесстрашно крикнул он главарю «гопоты».
– Ах ты…, сморчок! – от подобной дерзости на мгновение даже растерялся и Пакостин. – Да я тебя…
В дальнейшем смертельные враги слов на ветер не бросали, ибо все их силы выплеснулись в действия. Вован сделал скачок вперёд, и тут же махнул топориком, метя парнишке в голову, но тот среагировал, чудом уклонившись от удара и отпрыгнув вбок. Змей повторил разящий выпад, и вновь Заковыкин оказался на высоте. Да и третья попытка уголовника оказалась неудачной – студент опять избежал встречи со смертью.
Оценив неуклюжесть агрессора,
