Майкл Муркок - Рунный посох: романы
ПОСЛЕДНИЙ ГОРОД
Зловещие всадники пришпорили коней и, кашляя от едкого черного дыма, поднимающегося из долины, помчались по слякотному склону холма.
Солнце клонилось к западу, фигуры всадников отбрасывали длинные причудливые тени. В наступающих сумерках казалось, что коней оседлали исполины со звериными головами.
Каждый из шести всадников в одной руке держал выцветшее за время боевых походов знамя, другой сжимал рукоять меча, испещренную множеством зарубок — в память о поверженных врагах. Лица всадников были скрыты под металлическими масками зверей, усыпанными драгоценными камнями, а тела защищены исцарапанными, запятнанными кровью доспехами из стали, серебра и бронзы, украшенными гербом владельца.
Добравшись до вершины, наездники спешились и воткнули древки знамен в землю. Полотнища затрепетали в порывах горячего ветра — словно крылья степных птиц.
Шесть воинов в масках Волка, Мухи, Обезьяны, Козла, Крысы и Собаки гордо смотрели с холма на горящий город, раскинувшийся у их ног, откуда доносились крики и мольбы о помощи. Исчадья Темной Империи, предводители многих тысяч воинов, глядели на долину и на море, виднеющееся за горами.
Солнце скрылось за горизонтом, огни пожаров стали ярче. Отблески играли на масках владык Гранбретании.
— Итак, господа, мы покорили Европу, — сказал барон Мелиадус, магистр Ордена Волка, Главнокомандующий армии завоевателей.
Худой, как скелет, Мигель Хольст, эрцгерцог Лондры, магистр Ордена Козла, глухо рассмеялся:
— Каждая пядь этой земли принадлежит нам. Вся Европа и большая часть Азии! — В рубиновых глазах его маски сверкнул отсвет пожара.
— А скоро мы завоюем мир, — прорычал Адаз Промп, магистр Ордена Собаки. — Весь мир!..
Бароны Гранбретании, хозяева континента, искусные полководцы, бесстрашные и неутомимые воины, люди с черными душами и черными мыслями, властелины, не Знающие морали и справедливости, ненавидящие все, что еще не превращено в руины, с мрачным ликованием смотрели на последний город Европы, охваченный огнем. Это был очень древний город, и назывался он — Афины.
— Да, весь мир… — сказал Йорик Нанкенсен, магистр Ордена Мухи, и прибавил: — Кроме уцелевшего Камарга.
Барон Мелиадус в ярости сжал кулаки. Повернувшись к нему, Нанкенсен насмешливо поинтересовался:
— Разве не достаточно того, что мы изгнали их, мой господин?
— Нет, не достаточно! — проревел Мелиадус.
— Они не причинят нам вреда, — донесся из-под маски крысы голос барона Вреналя Фарно. — Ученые установили, что наши враги скрылись в ином измерении. Мы не можем добраться до них, они не могут добраться до нас. Так давайте же не будем омрачать победу мыслями о Хокмуне и графе Брассе!..
— Я не в силах забыть их!
— А может, другое имя не дает тебе покоя, дружище барон? — поддел Мелиадуса Нанкенсен — всегдашний его соперник в любовных делах. — Имя красавицы Исольды? Может, тебя сжигает любовь — нежная и сладостная?
Некоторое время Волк молчал, сжимая эфес. Но затем самообладание вернулось к нему, и он почти равнодушно ответил:
— Месть, барон. Вот какое чувство гложет мое сердце.
— Ты очень чувствительный человек, — сухо отозвался Нанкенсен.
Внезапно Мелиадус освободил меч от ножен и выдернул древко знамени из земли.
— Они оскорбили нашего императора, нашу страну… Они оскорбили лично меня! Я, конечно, развлекусь с девчонкой, но о нежных чувствах не может быть и речи.
— О, разумеется, — пробормотал Нанкенсен с оттенком превосходства в голосе.
— И с остальными я славно позабавлюсь… в подземной тюрьме Лондры. Хокмун, граф Брасс, этот умник Богенталь, нелюдь Оладан, предатель д'Аверк — они даже представить себе не могут, какие муки их ждут… клянусь Рунным Посохом!
Сзади послышался топот множества ног. В зареве пожара всадники увидели, как дюжина пленных афинян тащит в гору портшез, в котором развалясь сидит Шенегар Тротт — граф Суссекский.
Граф редко носил маску — он не любил этот обычай; но если того требовал этикет, то он надевал серебряную, карикатурно повторяющую черты его собственного лица. Шенегар Тротт не принадлежал ни к одному из Орденов, при дворе его терпели только из-за несметного богатства и почти нечеловеческой храбрости в сражениях. Глядя на его украшенные драгоценностями одежды и ленивые телодвижения, многие думали, что граф — непроходимый тупица. Однако это впечатление было обманчивым: граф частенько давал советы императору по некоторым щекотливым вопросам и, судя по всему, пользовался доверием монарха — даже большим, нежели Мелиадус.
Шенегар Тротт, очевидно, услышал обрывок разговора и добродушно проговорил:
— Страшная клятва, барон! Вы подумали, что может произойти, если не сдержите ее?
— Не сомневайтесь, граф. Я найду беглецов.
— Собственно, я здесь не для того. Император сгорает от нетерпения услышать из наших уст приятное известие. Известие о том, что вся Европа лежит у его ног.
— В таком случае я немедленно отправляюсь в Лондру! — вскричал Мелиадус. — Заодно встречусь с учеными чародеями и выясню, как обнаружить наших недругов. До встречи, господа!
Он сел на коня и помчался прочь.
Некоторое время собратья по оружию смотрели барону вслед, потом вновь обратили взор к пожарищу.
— Его безрассудство погубит нас…
— Подумаешь! — усмехнулся граф Тротт. — Ведь вместе с нами погибнет мир…
В ответ раздался взрыв дикого хохота. Ненависть к целой Вселенной слышалась в этом безумном смехе… ибо секрет могущества Темной Империи заключался в том, что ни к кому на свете ее властелины не испытывали теплых чувств, даже к самим себе. Всю жизнь они посвятили войне, и только в битвах и грабежах находили свое счастье…
Глава 2
ТАНЕЦ ФЛАМИНГО
На рассвете, когда стаи гигантских пурпурных фламинго покинули свои камышовые гнезда и, поднявшись в небо, закружились в причудливом танце, граф Брасс стоял у болота и задумчиво разглядывал темные заводи и коричневые островки, они казались ему иероглифами какого-то древнего языка.
Контуры этого пейзажа, скрывающие, как представлялось графу, тайну бытия, всегда притягивали внимание, и граф был уверен, что наблюдая за полетом птиц, всматриваясь в очертания тростниковых зарослей, он сможет найти ключ к тайнописи ландшафта и понять наконец, откуда возникает это давящее чувство опасности, разъедающее его душу и тело.
Вставало солнце, заливая побережье тусклым светом.
Услышав стук копыт, граф обернулся. Его дочь, златовласая Исольда, мчалась к нему на рогатом камаргском жеребце, белом как снег, и улыбалась — словно ей давно уже была известна тайна, которую граф так тщетно пытался раскрыть. В облаке развевающихся на ветру голубых одежд она напоминала сказочную фею. Брассу не хотелось сейчас встречаться с девушкой, и он торопливо пошел вдоль болота, но Исольда уже была близко и манула ему рукой.
