Адский договор: Переиграть Петра 1 (СИ) - Руслан Ряфатевич Агишев
[2] Картофельные бунты в России — массовые выступления удельных и государственных крестьян в 1844–1846 гг. в губерниях Севера, Приуралья и Поволжья, вызванные насильственным введением посадки картофеля. По самым скромным прикидкам в волнениях участвовало более 500 тысяч человек.
[3] Холерные бунты — массовые выступления в крупных городах Российской империи в 1830–1831 гг., во время которых горожане и крестьяне громили больницы, убивали врачей. Люди считали, что врачи специально отравляют воду в колодцах и источниках.
27. Вот и поставил точки над «и»
ПАНИКА… Как много смыслов, эмоций и посылов несет это слово сведущему человеку. Паника — это несущийся на невидимых крыльях страх. Паника — это ужас, поселившийся в сердцах воинов и простых людей, готовых бежать, куда глаза глядят. Паника — это дикий разгул, разбой, убийства, не разбирая ни старого ни малого, ни мужчины ни женщины.
Огромный город бурлил, напоминая котел с кипящим варевом, и вот-вот грозил «взорваться». Пока еще многочисленные отряды стрельцов и солдат из рот нового строя справлялись с наведением порядка. Где штыками, где пулей и пушками разгоняли бесновавшиеся толпы городской бедноты, нищих и безземельных крестьян, наводнивших Москву. Правда, в некоторые районы города, где прочно обосновались восставшие толпы, они уже не рисковали заходить. Ведущие туда улочки просто перекрывали рогатинами или повозками с порубленными колесами, возле которых ставили крепкие посты солдат с пушками.
По городу быстро распространялись слухи о полном разгроме царской армии и быстро приближавшемся войске бунтаря Васьки Голицына. Люди пугали друг друга страшными крымчаками, большим числом пушек и невиданными дьявольскими ухищрениями — летающими демонами, огнедышащими повозками, греческим огнем. Рассказывали о том, что воевода продал душу Сатане, а тот в ответ послал ему своего «наиглавнейшего» демона со страшным именем Зобретатель.
На окраинах Москвы, что бесконечными деревянными лачугами теснились к Китай-городу и городским стенам, уже было непросто пройти. Банды молодчиков в невообразимой рванине и вооруженные вилами и дубинами запросто могли раздеть до исподнего, а то и жизни лишить, если лицо не понравиться.
По одной из таких улочек и брел Дмитрий, кутавшийся в невообразимо грязный и потрепанный плащ. Шатался из стороны в стороны, с трудом переставлял ноги. Никак еще отойти от отравления ядом не мог: ломала тело сильная слабость, шумело в голове.
— Пошел этот Голицын к черту… Падла… Урод… Все ему сделал. Победу на блюдечке преподнес. До Москвы довел. Этот же хрен отравил, — с ненавистью бурчал парень, уставившись себе под ноги. — Ничего, ничего… Без этого урода все сделаю. Сам со всем разберусь… Сам закончу это чертово задание… Б…ь!
Нога подвернулась, и он полетел вниз. Едва-едва руки успел подставить, а так бы точно лицо разбил.
— Черт! — чертыхнулся Дмитрий, с трудом поднимаясь на ноги. — Уж не ты ли Сатана все крутишь и вертишь тут? — вдруг пришло ему в голову. — Помешать решил? Поздно… Я почти выполнил задание. Еще немного… Слышишь, осталось еще немного… И я увижу мою кроху… Ты обещал мне, что она будет жить. Обещал…
Перед глазами возникла его девочка, лежавшая в кроватке. Тонкие, высохшие от болезни, ручки бессильно лежали на простыне. Из вены тянулась трубочка системы, поддерживавшая ее жизнь. На лице, больше напоминавшем восковую маску, не было ни единой эмоции. Бедная девочка уже смирилась.
— Твари, твари, — в бессилии зарычал парень, сжимая пальцы в кулаки с такой силой, то ногти впивались в его кожу. Изнутри него поднимался тяжелое, давяще чувство, едва не разрывавшее его на части. Хотелось бежать, кого-то бить руками и ногами, рвать зубами. — Все твари!
В этот момент прямо на его пути встало трое мордоворотов в потасканных стрелецких кафтанах, за поясами которых виднелись пистоли. Однозначно, дезертиры. Сбежали, видно, из кремлёвских сторожей, услышав про гибель царского войска.
— Гляньте, братцы, какой расписной щегол! Сапоги на нем кожаные дорогой работы. На плечи специально вонючую дерюгу одел, чтобы свои богатые одежды спрятать, — радостно заорал один из бывших стрельцов, худосочный, но широкий в кости, мужик. Лицо с падавшей на лоб нечёсаной челкой было густо покрыто гноящимися чирьями, отчего казалось особенно отвратительным. — Ну-ка, сымай свое одеяние, байстрюк! И карманы выворачивай! Уж не боярский ли ты сынок? Чай, с монетами ходишь? А нам монеты не помешают. Так ведь, братья? — товарищи тут же довольно хрюкнули. Перспектива немного подзаработать их явно обрадовала. — И что там бормочешь? Молитву? — издевательски заржал стрелец, широко открывая рот с гнилыми черными зубами. — Ха-ха-ха! Нетуть тута Господа больше! Только мы тута!
От чувств мужик даже древком бердыша пристукнул о землю. Мол, только мы тут хозяева и никто больше.
— Бога, говоришь, нет. А Сатана? — нехорошо ощерился Дмитрий, вскидывая на стрельца ненавидящий взгляд. Для него, наконец, нашелся тот, на ком можно было выместить свою ненависть. У него даже руки затряслись от предвкушения. — Сатана-то есть… И знаешь где он? — он «буром попер» на стрельца, от неожиданности едва не выронившего бердыш. — Знаешь? — клацая зубами, спрашивал парень. — Я для вас, уродов, теперь Сатана… Я… И вот тебе моя милость.
Рябой фыркнул и с широким замахом поднял бердыш, намереваясь рубануть им со всей силы. Только, не смог. Здоровенный топор вдруг вырвался у него из рук и полетел на землю. Сам же он затрясся, едва не валясь с ног.
— А-а-а-а-а-а! — из его горла стал вырываться неестественно тонкий, утробный крик. Стрелец ногтями вцепился в свое лицо и начал с силой царапать его, вырывая целые лоскуты кожи. — А-а-а-а-а! — кожа на глазах темнела, принимая отвратительно бурый болотный оттенок. Неудивительно, ведь кровь в теле бедолаги медленно превращалась в ракетное топливо, использованное немцами еще на своих ФАУ-2. — А-а-а-а-а!
Наконец, заходящееся в судорогах тело стрельца рухнуло на землю, где и затихло в луже растворявшейся плоти, костей и тряпок. Отвратительное зрелище, к тому же распространявшее вокруг непередаваемое зловоние.
— Ах ты, выродок! — заорал один из оставшихся стрельцов, выхватывая пистоль из-за пояса. — Застрелю!
С боку от него начал выхватывать саблю и второй, бородач разбойного вида. Такому человека зарезать, что высморкаться.
Бах! Бах! Выстрелили в Дмитрия из двух пистолей.
Все вокруг окуталось дымом, среди которого, по-прежнему, на ногах стояло трое.
— Говно вы, а не стрелки, — с презрением сплюнул парень в их сторону. — Валите к своему товарищу!
Он живо представил, как вся жидкость внутри них превращается в краску на спиртовой основе. Даже запах ее почувствовал
