Ферония дарует - Влада Ольховская
Глава 14
Это было сложное задание, невозможное для многих электрокинетиков, требующее максимальной концентрации. Но Матео был даже рад, что все сложилось именно так. Выполняя это задание, он был не человеком, а инструментом, созданным для определенной цели. У инструмента нет ни чувств, ни сожалений, ни воспоминаний о разлетающемся на части черном силуэте на фоне рыжего пламени.
Матео еще не знал, как будет жить дальше. Апатия и уныние были совершенно не в его природе, он не представлял, что однажды наступит момент, когда ему захочется просто исчезнуть. Однако сейчас он столкнулся с чем-то большим, чем горе, с пустотой… Пожалуй, слишком уж велик был контраст между счастьем, которое Матео чувствовал совсем недавно, и той болью, которая на него свалилась.
Поэтому ему нужна была эта пауза, возможность быть инструментом, который ни в чем не виноват и многим необходим. Матео остался один в зале с бомбой, прижал к ней обе руки и закрыл глаза. Первое время он не делал ничего, он просто настраивался, он чувствовал потоки энергии, проходящие через сложнейший механизм, представлял то, что было скрыто от его глаз – этот многоуровневый лабиринт проводов и микросхем. Великолепие упорядоченного хаоса.
Когда легионеры рассказывали ему, что нужно делать, они беспокоились, суетились, рисовали что-то и пытались чуть ли не на пальцах объяснить, в чем отличие одних проводов от других. Матео выслушивал их, не перебивая, только потому что ему было все равно. Пусть чувствуют себя важными, пусть считают, что они тоже участвуют в обезвреживании бомбы. Он не стал объяснять им, что электрокинетики умеют ощущать провода так, как остальные не способны. Это было по-настоящему важно только ему.
Он растворился в сложном устройстве, полностью настроил свою энергию на энергию орудия разрушения. Лишь после этого Матео приступил к делу. Осторожно, неспешно он выпускал через пальцы электричество, внимательно следил за каждым разрядом, чувствовал, как внутри машины погибают одна за другой крошечные детали, порой неразличимые человеческим глазом. Ну так кто же будет на них смотреть? Их нужно воспринимать на совершенно ином уровне. Монстр, способный снести треть планеты, обладал собственной ахиллесовой пятой.
Матео слышал, как на заводе начался бой. Это тоже было не важно. Электрокинетик полностью утратил способность волноваться за себя – и вообще воспринимать себя как отдельную личность. Иначе у него ничего бы не получилось, боль потери сожрала бы его изнутри, лишив возможности помочь остальным.
Безопасность не была его заботой, это легионеры оговорили сразу. Они оставили здесь достаточно большую и сильную группу, способную его защитить. Поэтому Матео не прислушивался к тому, что происходило вокруг него. Он был един с оружием, а не с окружающим миром.
Однако окружающий мир не собирался отпускать его так легко: реальность напомнила о себе болью, на этот раз страданием тела, не души. Боль зародилась на уровне поясницы и двинулась вперед, резкая, пылающая, сокрушительная. Матео открыл глаза, посмотрел вниз и получил возможность наблюдать, как из его живота появляется широкое окровавленное лезвие.
Другой человек на его месте был бы в шоке. Да что там говорить, сам Матео был бы в шоке в иных обстоятельствах! Он прежний, который не хотел умирать. Он бы боролся за свою жизнь, злился на легионеров и солдат, которые не помогли, допустили такое…
Но нынешнему Матео было все равно. Инструмент не испытывает страха и не цепляется за продолжение существования. Электрокинетик не ощутил в себе ничего похожего на эмоциональную реакцию, остались только мысли, четкие, как компьютерный анализ.
Его атаковал один из роботов. Получается, кто-то из его охранников не справился – или обленился, это уже не так важно. Робот подобрался к Матео, ударил в спину, пробил насквозь. Это тяжелое ранение – но не худшее из возможных. Сквозь боль электрокинетик по-прежнему чувствовал свои ноги, мог управлять собственным телом, значит, позвоночник серьезно не пострадал.
Матео выпустил разряд электричества, мгновенно уничтоживший робота. Оставлять лезвие в теле было нельзя, это лишь расширило бы рану. Поэтому Матео избавился от него, вырвал из себя одним резким движением и прижег поврежденные ткани, чтобы остановить кровь. Это было отвратительное решение, значительно уменьшающее его шансы выжить… если бы он хотел выжить.
Но он ведь не хотел. Матео только сейчас это понял – четко и ясно. Он никогда бы не решился на самоубийство, Эстрид не простила бы его за такое. Но умереть во время миссии, выполняя свой долг – совсем другое дело. Уничтожение бомбы было почти завершено, и Матео позволил себе обратить чуть больше внимания на то, что творилось на заводе.
Похоже, его защитники допустили немало ошибок. В зал с бомбой проникло с десяток роботов, подбирающихся к электрокинетику со всех сторон. Но их он как раз мог уничтожить даже в таком состоянии, куда больше его настораживал нарастающий гул из-под земли.
Матео уже догадывался, что происходит. Похоже, их неведомый враг решил воспользоваться своей властью над тунгили – местными крупными землекопами. Пяти-шести особей было бы достаточно, чтобы обрушить первый этаж хотя бы частично.
Их хозяин хотел помешать отключению бомбы, раз уж упустил единственного человека, способного предотвратить взрыв. Интересно, как он это сделал? Все еще управлял тунгили телепатически? Это вряд ли, он ведь далеко, ему нужно сосредоточиться на побеге. Скорее всего, он просто настроил нескольких роботов так, что они гнали перепуганных зверей вперед.
В любом случае, его ждал неприятный сюрприз – если этот тип проживет достаточно долго, чтобы узнать о случившемся. Матео не сомневался, что успеет обезвредить бомбу. Убежать не успеет, выжить не сможет, а вот с бомбой вопрос практически решен…
Собственная смерть стала настолько желанной, что электрокинетик и не искал другие пути. Ведь, если бы он покинул Феронию, ему пришлось бы жить с осознанием того, что он виновен в смерти самого дорогого человека. Эстрид умерла, спасая его, кого еще винить? Не безмозглых же монстров! Только себя и того, кто их послал. Но телепат свое получит, а Матео просто хотел покоя.
В этом чувствовалось что-то мистическое, почти воля судьбы – в том, что ему и Эстрид предстояло умереть на одной планете. Ни в какую жизнь после смерти Матео никогда не верил и даже посмеивался над такими теориями. А сегодня ему впервые захотелось, чтобы там,
