Леонард Карпентер - Конан и осквернители праха
Из всех находившихся в зале один только Иблис, покинутый блистательным окружением, выглядел недовольным. Наконец и он слез с дивана и подошел к беседующим вельможам. При этом он прятал руки под полами щегольского, расшитого стеклярусом плаща.
Азрафель, тоже внимательно наблюдавший за ходом дворцовых переговоров, тихо сказал Конану:
– Похоже, царевну возведут на трон еще до полудня, а все благодаря нам! Странно, правда? Вот уж никогда не думал, что окажусь в фаворе у этого Правящего Дома...
– Точно, Конан, – весело вставил Исайаб. – Маленькое приключение все-таки оказалось не таким опасным и трудным, как ты ожидал!
– Конан!.. – Царевич Иблис выкрикнул это имя так, что придворные разом умолкли. – Вот он, стигийский подсыл, убийца моего батюшки! Да как ты посмел явиться сюда!..
Все глаза обратились на киммерийца, и тот на мгновение растерялся. А мальчишка еще и бросился на него, выхватывая из-под плаща длинный кривой кинжал.
Киммерийцу не составило большого труда увернуться от яростного наскока. Исайаб оказался не так ловок: царевич полоснул его по руке, тянувшейся к рукояти меча. Иблис же вновь повернулся к Конану и еще раз остервенело бросился на него.
Конан так и не стал извлекать оружия. Он просто стукнул мальчишку кулаком по вооруженной руке. Его движение было настолько быстрым, что никто не успел уследить. Кинжал вылетел у Иблиса из ладони, задел его по голове и откатился прочь по полу.
Царевич ощупал свое ухо и обнаружил, что оно было порезано. Он поднес к лицу окровавленную руку и завизжал так, словно с него кожу сдирали. Придворные поспешили к нему – утешить наследника, а заодно приструнить. Только Эфрит осмелилась подойти к Конану и его товарищам, ругавшимся на чем свет стоит. Она крепко сжала руку киммерийца.
– Конан, послушай меня, – сказала она. – Тебе лучше уйти.
Он угрюмо кивнул:
– Это верно, лучше мне здесь не отсвечивать, пока все не уляжется. Хорошо еще, что никто особо не пострадал... Орет он, как резаный, но получил только царапину.
– Ты не понимаешь, – настойчиво проговорила царевна, и он заметил, что она сильно побледнела. – Кинжал отравлен. Это Нитокар намазала его ядом и вручила своему отпрыску! Иблис теперь, скорее всего, умрет... и, боюсь, твой друг – тоже... – Она посмотрела на Исайаба, который стоял с бескровным лицом и зажимал рану ладонью. – И тогда придворные потребуют твоей головы за убийство мальчишки...
Конан поймал себя на том, что уже прислушивается к шагам стражи за дверью. Он спросил:
– А ты как же, Эфрит?
– Я справлюсь, – сказала она. – Не страшись за меня: теперь у них нет других наследников, одна я. Но ты... – Хрупкие ручки царевны ухватили его за плечи, и девушка попыталась развернуть его к двери. – Беги, пока это еще возможно!.. – Эфрит со страхом оглянулась через плечо и добавила, понизив голос: – Когда я взойду на трон, я постараюсь оградить твоих друзей. Но тебе, Конан, жизни в Абеддрахе не будет... Беги же... беги, любовь моя!
Конан почувствовал, что она готова была зарыдать. Бросив в ее сторону прощальный взгляд, он поспешил прочь по коридору, увлекая за собой Азрафеля и Исайаба. За дверью было уже полно стражи. При виде киммерийца и его друзей кто-то отскочил с дороги, остальных трое смельчаков попросту вынесли. Однако в прихожей их встретил дружный шорох извлекаемых из ножен мечей.
По счастью, единого командования по-прежнему не было. Конан окончательно смутил стражу, рванувшись в промежуток между двумя отрядами – судя по их форме, разного подчинения. Он держал меч наготове, но использовал его только для того, чтобы отбить клинки нескольких неразумных, вздумавших на него покушаться. После короткой стычки беглецы выскочили на ступени. Внизу в ожидании толпился народ. Добрый пинок отправил катиться по лестнице последних двоих вооруженных жрецов, пытавшихся заступить Конану путь. Не останавливаясь, киммериец потащил вниз спотыкавшегося Исайаба. Азрафель прикрывал их отступление.
Конан направился прямо к колесницам, что стояли без дела у подножия лестницы. Достигнув ближайшей, он проворно запрыгнул внутрь, схватил за шкирку остолбеневшего возничего и попросту выкинул его вон. Пока следом за ним забирались его друзья, Конан успел подхватить вожжи и кнут, и четыре вороных мерина, впряженных в колесницу, заволновались, навостряя уши. Киммериец заорал на них, щелкнул кнутом – и перепуганные звери рванули вперед, сквозь поспешно расступавшуюся толпу. Набирая скорость, колесница помчалась по главной улице Абеддраха к южным воротам, за которыми начинался большак...
* * *Некоторое время спустя на загородной дороге можно было видеть одинокую колесницу, пробиравшуюся по грязи, оставленной недавним разливом. Возничий, черноволосый великан, все оглядывался, высматривая погоню, но так ничего и не увидел. Свистнув коням, он натянул вожжи, и еще через некоторое время повозка вкатилась во двор гостиницы Осгара.
– Эй, конюхи, живо закройте и заприте ворота! Зефрити, где ты там! Позови кого-нибудь на помощь, у нас раненый!
Объехав двор по широкому полукругу, Конан остановил отдувающихся коней, привязал вожжи, спрыгнул вниз и опустился на колени подле Исайаба.
Жилистый, крепкий шемит совсем обмяк. Его голова покоилась на коленях у Азрафеля. Оливково-смуглое лицо посерело, и рука, продолжавшая слабо кровоточить, распухла до самого плеча, а вблизи раны приобрела нехороший зеленовато-лиловый цвет. Когда Конан попытался осторожно ощупать руку, из груди Исайаба вырвался сдавленный стон. Его голова перекатилась на сторону, глаза выпучились от боли.
– Держись, дружище, – сказал ему Конан. – Сейчас отнесем тебя внутрь, приложим что-нибудь к царапине... На тебе, помнится, худшие раны заживали как на собаке...
– Нет, Конан... – прошелестел Исайаб. – Я чувствую, как по жилам расползается яд... огненные змеи подбираются к сердцу... – Он задыхался, голос сделался жалок и слаб. – Я скоро буду так же мертв, как старик Ибнизаб. Одна просьба... только не надо меня бальзамировать! – Умирающий закашлялся и с трудом перевел дух. – Бросьте меня в Стикс, и все. Чтобы не добрался никто вроде Хораспеса...
– Хорошо, старый друг, – торжественно кивнул киммериец. – Так мы и сделаем.
Зефрити успела позвать пожилую служанку, и та выбежала во двор, неся баночки и флакончики с целебными мазями. Ей хватило одного взгляда на лицо Исайаба, чтобы понять: ничего сделать было нельзя. Женщина беспомощно переминалась в сторонке, пока Конан не махнул на нее рукой – уходи, мол.
– Конан... Я тебе кое-что должен сказать... – Умирающий собрался с силами и сунул здоровую руку за пазуху. – Я бы тебе, наверное... так и не отважился сознаться... но теперь мне все равно. Возьми... оно твое.
