Знак Единорога. Рука Оберона - Роджер Желязны
– Да.
Ганелон прервал контакт, и я отпустил поводья, продолжая свой путь. На миг стало досадно, что он просто не попросил колоду у меня. Потом вспомнил, что отсутствовал больше недели по времени Амбера. Ганелон, возможно, начал волноваться, но не доверял никому из остальных, чтобы те вызвали меня. Вероятно, он прав.
Спускался я быстро, соответственно продвижению к лагерю. Мой конь – кстати, звали его Барабан – так радовался, что его наконец-то вывели из стойла, что так и норовил прибавить ходу. Разок я решил дать ему такую возможность, пусть немного устанет, и вскоре впереди показался лагерь. А я понял, что соскучился по Звезде.
В воротах лагеря меня встретили восхищенные взгляды и приветствия, а потом, когда я оказался внутри, все стихло, прекратилось и все, что солдаты делали до того. Они что, решили, что я прибыл отдать боевой приказ?
Ганелон вышел из палатки еще до того, как я спешился.
– Быстро ты, – заметил он, стискивая мою ладонь. – Хороший конек.
– Неплохой, – согласился я, передавая поводья его адъютанту. – Ну, какие новости?
– Видишь ли… – начал Ганелон, – я тут поговорил с Бенедиктом…
– Шевеление на Черной Дороге?
– Нет, ничего такого. Он просто приезжал повидаться со мной после того, как вернулся от своих друзей, этих Теки, и рассказал, что с Рэндомом все в порядке, он идет по следу Мартина. Потом мы обсуждали другие вопросы, и наконец Бенедикт попросил меня рассказать все, что я знаю о Даре. Рэндом уже ему описывал, как она прошла Образ, и он решил, что очень уж многие, а не только ты, знают о ее существовании.
– И что же ты ему поведал?
– Все.
– Включая все мои догадки и предположения после Тир-на Ног’та?
– Именно так.
– Ну ладно. И как он это воспринял?
– Был очень взволнован. Даже обрадован. Пойдем, сам с ним поговоришь.
Я кивнул, и мы направились к палатке Ганелона. Он отодвинул полог и вошел внутрь, а за ним и я.
Бенедикт сидел на низеньком стульчике рядом с походным сундуком, на котором была разложена карта, и вел по ней длинным металлическим пальцем блестящей скелетообразной ладони, соединенной со смертоносной механической рукой из серебряной проволоки и огоньков, которую я притащил из небесного города; весь этот агрегат был прилажен к обрубку его правой руки чуть ниже обрезанного рукава его коричневой рубахи. От этого преображения я на миг вздрогнул, так сильно он сейчас походил на встреченного мной призрака. Бенедикт поднял взгляд и приветственно махнул рукой – небрежно-идеальный жест, – и расплылся в улыбке настолько широкой, какой я никогда еще не наблюдал на его лице.
– Корвин! – встал мне навстречу и протянул руку.
Я заставил себя пожать ту механическую хреновину, что едва не убила меня. Однако Бенедикт выглядел настроенным чрезвычайно дружелюбно, каким не бывал очень, очень давно. Металлическая рука действовала идеально, я попытался не заметить, что она холодная и угловатая; почти получилось. Поразительно, как отлично он научился управляться с нею за такой короткий срок.
– Я должен принести тебе свои извинения, – сказал Бенедикт. – Я был несправедлив к тебе. Мне очень жаль.
– Да ладно, – ответил я. – Я понимаю.
Он на минутку обнял меня, и мою веру в то, что между нами наконец-то снова все наладилось, омрачала лишь хватка смертоносно-изящных пальцев на моем плече.
Ганелон хмыкнул и притащил еще один стул, поместив его по другую сторону сундука. Мое раздражение по поводу того, что он выболтал вещи, о которых я не желал упоминать, каковы бы ни были обстоятельства, улеглось, успокоенное последствиями этой болтливости. Даже не помню, чтобы Бенедикт пребывал в столь прекрасном расположении духа; а Ганелон был явно доволен, что ему удалось нас помирить.
Я улыбнулся, опустился на предложенный мне стул, расстегнул портупею и повесил Грейсвандир на один из опорных шестов. Ганелон извлек три стакана и бутылку. Разливая вино, он заметил:
– Пытаюсь отплатить тебе за гостеприимство в твоем шатре той ночью, в Авалоне.
Бенедикт взял свой стакан – металл еле слышно звякнул о стекло.
– В этой палатке куда спокойнее, – сказал он. – Не так ли, Корвин?
Я кивнул и поднял свой стакан:
– За спокойствие. Да пребудет оно всегда.
– Знаешь, – произнес Бенедикт, – я впервые за долгое время получил возможность поговорить с Рэндомом. Он сильно переменился.
– Это верно, – кивнул я.
– Теперь я больше склонен доверять ему, чем в прежние времена. У нас была возможность поговорить после визита к Теки.
– И куда же вы ехали?
– Судя по тому, что Мартин сообщил хозяевам, он собирался уйти глубже в Тени, в пограничный город Геерат. Мы отправились туда. Информация подтвердилась, он там проезжал.
– Мне Геерат не знаком, – заметил я.
– Город из самана и камня, торговый центр на перекрестке нескольких караванных путей. Там Рэндом добыл новые сведения и двинулся дальше на восток и, вероятно, еще глубже в Тень. В Геерате мы расстались, ибо я не хотел надолго покидать Амбер. Кроме того, у меня была и личная причина: Рэндом рассказал, что видел, как Дара проходила Образ в день той битвы…
– Верно, – подтвердил я, – она прошла. Я тоже там был.
Бенедикт кивнул:
– Как я говорил, Рэндом произвел на меня положительное впечатление. И я склонен поверить, что он не солгал. А если так, возможно, ты тоже. С учетом этого мне необходимо было изучить ситуацию с девушкой. Тебя не было, и я явился к Ганелону – это было несколько дней назад – и заставил его рассказать все, что он знает о Даре.
Я покосился на Ганелона, тот чуть наклонил голову.
– Итак, теперь ты поверил, что мы обрели новую родственницу, – сказал я. – Она опасна и, возможно, враждебно настроена, но все же родственница. Каким будет твой следующий ход?
Бенедикт отпил вина.
– Я бы хотел верить в это родство. Чем-то оно мне приятно. Поэтому я намерен установить в точности, правда это или ложь. Если окажется, что мы в самом деле связаны кровными узами, тогда я хотел бы понять мотивы ее действий. И еще я хотел бы узнать, почему она никогда не открывала своего существования мне напрямую.
Он поставил стакан и пошевелил в воздухе серебристыми пальцами.
– Так что для начала я хотел бы подробнее узнать обо всем, что ты пережил в Тир-на Ног’те и что связано со мной и Дарой. Мне также чрезвычайно любопытна эта рука, которая ведет себя так, словно сотворена для
