Штурмуя Лапуту - Юрий Павлович Валин
— Тебе когда-нибудь намекали, что ты бываешь излишне многословна?
— Молчу я, молчу, — Лоуд скинула перегруженные ШУПЭ и легко запрыгнула на верхнюю койку. — Что я, бесчувственное какое? Нету уже меня.
Укс лежал, поневоле обнимая хрупкое тело — пьянчужка подсунула свою и его ладони себе под щеку. Койка была узка, Фунтик спала как мертвая — дыхание вообще не слышно, только пары кальвадоса и очень горячая спина.
Странно это было. Мыслей вообще не имелось — отдыхал мозг, отдыхало тело. Логос ушел в увольнение, наверное, сидел сейчас на носу «Генриетты», болтал ногами над бездной и безмолвно флиртовал с покрашенной золотой краской и уже частично облупившейся сисястой носовой фигурой корабля. И все остальное помалкивало: рулевые на мостике, мерцание Бездны, воздушные течения за бортом. Отдыхал мир.
Вот это ей и нужно — потерявшейся женщине — тишина, отдых и что-то надежное, за что можно ухватиться. Всё верно, осуждать не за что. Отдохнет, протрезвеет и исчезнет. Так всегда случается. Но пока всё хорошо. Прямо даже ничего больше и не надо.
Тут пилот понял, что ошибся, поскольку тело, а потом и голова осознали, что раз рядом теплое, живое и манящее, то… Манящее оказалось чутким, тут же прижалось кормой плотнее, причем не просыпаясь. Нет, это будет весьма приятно, даже восхитительно, но излишне. Вот в эту странную ночь — точно лишнее. Тело в объятиях, словно догадавшись, тут же отступило, пусть и не отодвигаясь, все такое же горячее, стройненькое, приятное, но опять полностью провалившееся в сон. Укс чуть глупо не хихикнул — ведь и не просыпалась, неужели у нее свой мелкий недремлющий логос именно там, в кормовой части тела, прописан?
Шуршали пропеллеры, иногда подавал признаки жизни корабль, протопал по палубе вахтенный механик, негромко посмеялись вышедшие на палубу подышать вращуки-«кандальники». Проснулась Лоуд, что-то ощупью чиркнула в блокноте и снова сиганула в свои научно-исследовательские сны. И снова тишина и шорох неба…
Проснулся Укс в одиночестве. Ну, в относительном — голос Профессора доносился с палубы, что-то там о погоде с рулевыми обсуждала, у грот-мачты звенели инструментами и ругались, меняя очередные кольца. А ведро и Фунтик сгинули. Наверное, уже давно — место на тюфяке остыло.
Пилот сел и попытался дотянуться до валяющегося сапога ногой, нагибаться не особо хотелось, спина от неподвижности сна порядком затекла. Успел надеть сапог, тут заявились — Фунтик и ведро с водой.
— Не глупи, — проворчал Укс. — С твоими руками таскать тяжести — истинная дурь и расточительство. Тебе вообще нужно перчатки носить, пальцы беречь. Приличные дамы так и делают, хотя руки у них не слишком-то целительные, скорее, наоборот.
— Я тоже наоборот. В смысле, неприличная дама, — Фунтик поставила тяжелое ведро. — А воду я ночью всю потратила. Так что честно самой и принести.
— Ты, случаем, к феминизму не склонна? — проворчал Укс, стараясь смотреть больше на ведро.
Легкие круги под глазами — вот и все, что от пьянки девица унаследовала. Свежа, демоновски симпатична, лицом вовсю играет, волосы в полном порядке, зачесаны на одну сторону, не без эффектности. Обворожительно распахнула глаза:
— Что такое этот «феминизм»?
— Религия. Довольно странная. Там у мужчин и женщин всё обязано быть разделено строго по рaвным процентам, а не по разуму и логике. У каждого ведро, каждый сам себе воду носит, сам себе носки стирает, сам за себя в драках дерется.
— Нет, я таких двинутых мозгом верующих еще не встречала.
— Они в здешних краях редки. Но ты больше ведра не таскай, ладно?
— Хорошо. Мне, собственно, у помпы ведро помогли набрать, — Фунтик убрала с лица игру чар, села рядом. — Спасибо.
— За что?
— Выспаться дал. И вообще вы на меня не орали, даже не смеялись. Даже Профессор. Я, конечно, сука тупая, крыса вороватая и шлюховатая. Но мне иногда надо выпить.
— Мы поняли. Но не одобряем. Можно было найти способ гораздо разумнее нажраться и голову себе погасить.
— Мне нельзя привыкать к удобству, — кратко сказала девица и сморгнула. — Пилот, ты ложись, со спины напряженье сниму. Там попроще, чем с головой.
Укс старался не постанывать, дверь каюты приоткрыта, да и с закрытой… слишком правильно поймут. Но как маленькие ладони могут столь безошибочно усталость с мышц снимать, да еще обходить лишние ощущения?
— Можешь стоны не сдерживать, я, наверное, всему экипажу боль разминала, тут у каждого или ноющий рубец со шрамом, или перелом старый, все покрикивали, — сказала Фунтик, оседлавшая мужскую спину. — Ахи и стоны не любовные, чего стесняться. А с ними тело лучше расслабляется.
— Боги с ним, с расслаблением, — с трудом выговорил Укс. — Я чересчур напрячься боюсь.
— Лгун. То же совсем иной стиль массажа.
— Неужели?
— Ах, ты про это… — она чуть сдвинулась бедрами. — Извини, отвлеклась.
Укс знал, что она улыбается, хотя и чуть печально. И знал, куда смотрит.
Шрамы на спине пилота были неочевидны: и времени много прошло, и татуировками рубцы замаскированы. Но девушку это вряд ли обманывает — крупные симметричные шрамы понимающему анатомию человеку очень многое говорят.
— Могу рассказать. Это не очень-то большой секрет, — сказал Укс, не поворачивая головы.
— Вряд ли тебе приятно рассказывать о давнем, — прошептала Фунтик. — Лучше скажи — на смену погоды сильно болят?
Рассказывать о боли Уксу не хотелось, врать хотелось еще меньше.
— Перед грозой сильно саднят. А на снегопад ноют.
— О, снегопад! Никогда не видела, — кончики пальцев неощутимо прошли по левому шраму. — Я снег только на вершинах гор наблюдала. У вас горы есть?
— Полным полно… — от более ощутимого прикосновения у Укса перехватило дыхание. — Слушай, не надо сейчас.
— Всё, забыла. Вот о другом забыть не могу, — она склонилась к уху. — Дойдем до Коринты, все дела сделаем. А потом ты меня…
Она сказала весьма грубое слово.
Укс ухмыльнулся:
— Ты где это подцепила? Это же нецензурное, из одного старинного языка, употребляется в исключительных гадких случаях.
— Значит, смысл я уловила точно. Мне нужен исключительный плотский и гадский случай, неспешный и исполненный всеми разнузданными способами. Чтоб
