Иди через темный лес. Вслед за змеями - Джезебел Морган
Он шагнул к Марье, протянул ей руку:
– Прошу, сударыня.
Сестра затравленно оглянулась. Я не находила сил смотреть ей в глаза, я чувствовала себя предательницей и готовилась услышать справедливые упреки в свой адрес. Но Марья только сжала губы и вцепилась в ладонь Финиста.
– Чтоб ты сдох! – коротко выплюнула она ему в лицо.
Сокол рассмеялся. Второй рукой он обхватил Марью за плечи, и их силуэты размылись, слившись в один. Я вскинула руку к глазам, защищая их от взметнувшейся пыли, и успела заметить только, как огромная облезлая птица выскользнула в трещину в своде пещеры.
Мы снова остались с волком вдвоем среди черных холодных камней.
– Что я наделала, – обессиленно выдохнула я, опускаясь на землю, – что же я наделала…
– Он встретит нас, где обещал, – постарался приободрить меня шаман, присаживаясь рядом. – Сейчас ему нет нужды лгать тебе.
«Ты и так сделаешь все, что он скажет», – непрозвучавшая фраза повисла в воздухе, очевидная нам обоим.
К выходу из пещеры я брела как в тумане, с трудом переставляя ноги, глядя на мелкие камни, раскатывающиеся из-под сапог. Кажется, шаман придерживал меня, направлял, не давал замереть, слепо уставившись в стену. Я же ничего не замечала, с упоением погрузившись в черные мысли, раз за разом проклиная Финиста за то, что обманул, и себя – за то, что позволила себе обмануться.
Слишком резко, слишком внезапно отзывчивый и благородный охотник превратился в хитрую глумливую тварь, и я задавалась вопросом, какое же лицо у него – истинное? Хотелось верить, что первое, что весь яд и насмешки нарочиты, наигранны, что ему самому неприятно играть выбранную роль до конца…
Но нельзя в это верить. Нельзя.
К моменту, когда мы вышли из-под каменных сводов, я уже успела взять себя в руки. Бесконечные «как я могла» и «да будь он проклят» поблекли и отступили вглубь разума, оставив меня усталой, опустошенной, но четко осознающей, что я должна делать.
За то время, что мы провели в пещере, небо успело посереть, словно что-то выпило из него все краски, оставив только мутно-белую, на которой даже тяжелые тучи терялись и казались не более чем разводами. Мир посерел, как присыпанный пеплом, и запах горечи в воздухе стал только сильнее. Но даже такой тусклый свет заставил сощуриться, на глазах выступили слезы.
Тропа уводила вниз, мимо оледеневших камней и мхов к согбенным сухим деревцам, стелющимся кустарникам и дальше, к лесу. Я с содроганием и тошнотой вспоминала его тяжелый прелый запах, папоротники, путающиеся в ногах, вечную тень от кряжистых деревьев, где холод мгновенно пробирал до костей. Попыталась было снова развернуть путеводную нить, протянуть тропу напрямую к вратам, к Финисту да Марье, но под веками беспомощно вспыхивали и гасли искорки, не спеша указать мне путь. Я запретила себе паниковать и пробовала снова и снова, пока в ушах не начало шуметь и кровь не потекла из носа крупными горячими каплями. От былой уверенности в своих силах не осталось и следа.
Шаман придержал меня за локоть, когда нога предательски подвернулась и я едва кубарем не покатилась вниз.
– Не спеши. Нас и так уже… поджидают.
Я сморгнула слезы и прищурилась, но ничего не увидела. Все та же круто уходящая вниз тропа, подступающий к ней лес, черные стволы, бурая, местами красноватая опавшая листва, зеленые мазки папоротника, черные полосы теней. Но, уже оборачиваясь к шаману, краем глаза я уловила мелкое движение, словно дерево веткой качнуло.
Вот только ветра не было.
Теперь я знала, куда смотреть и как смотреть, и видела их, медленных, длинноруких, ссутуленных, похожих на изможденных стариков, которые и рады бы умереть, да земля к себе не зовет. Они шли от леса, так же плавно и неторопливо, как туман подползает к окнам: иногда поднимали к небу гладкие, словно болванки, лица, то ли принюхиваясь, то ли прислушиваясь. Мы замерли, вцепившись в руки друг друга, не сговариваясь задержали дыхание, хотя и понимали: это бесполезно, нас уже заметили.
– Сестрица, – от волнения в сиплом голосе шамана снова прорезалось раскатистое рычание, – сможешь нас увести?
Я покачала головой и утерла с лица подсохшую кровь. На середине движения рука дернулась и плетью повисла вдоль тела. Пока не отдохну, я не то что путь искать или дорогу сплетать, я просто идти не смогу!
Впрочем, подступающие навьи очень хорошо бодрили, прямо как пол-литровая чашка крепкого кофе с перцем. Позволить каким-то тварям высосать силы и натянуть на себя опустошенное тело в мои планы не входило.
Шаман шагнул вперед, чтобы стоять рядом, а не позади меня, тревожно перебрал узловатыми пальцами по истончившейся нитке амулета:
– Я мог бы…
– Нет.
Я тоже помнила слова Финиста о том, что амулет теряет свою силу и уже не может укрыть от тварей леса. Но Финист – лжец, а шамана я добровольно назвала братом, и биться теперь буду за него так же, как и за Марью.
Я должна защищать свою семью.
Я хочу их спасти.
Я уверенно двинулась вперед, не выпуская ладони шамана. Он покорно следовал за мной, подстраиваясь под мой шаг, доверяясь моим решениям. Он отказался от ритуала Яги, но я-то его прошла, я стала плоть от плоти леса, подобием его тварей. Меня не должны тронуть. Я – своя.
Когда до навий оставалось несколько шагов, шаман так крепко сжал мои пальцы, что я ощутила колючую щетку кристаллов, еще не успевшую прорвать тонкую кожу. Я осторожно, большим пальцем погладила его ладонь, успокаивая и утешая. Нет, брат мой, не на смерть я тебя веду, слишком велика твоя жертва, чтобы я могла принять ее.
Передо мной навьи вздрогнули и отступили, туманными языками растеклись по сторонам от тропы, все так же оставаясь на расстоянии в пару шагов. На меня они не обращали внимания, но головы их дружно повернулись в сторону шамана. Будь они змеями – высунули бы языки, чтобы попробовать на вкус воздух, чтобы ощутить волнение и страх жертвы, горячий запах живой плоти. Интересно, как они ощущают меня? Как равного себе? Или как что-то холодное, окостенелое: лист, прихваченный ледком, камень, покрытый сажей? Или не ощущают вовсе?
Я их чувствовала: их жажду и зависть, тлеющую угольками в пустой оболочке, тоску
