Кукла-талисман - Генри Лайон Олди
Дом быстро наполнялся запахами горящего масла и мужского пота. Тревога, возбуждение — эту вонь я бы не взялся описать, но тоже ощущал вполне явственно.
Впереди скопилась толпа — не протолкнёшься.
— Дорогу! Служба Карпа-и-Дракона!
Меня настигли запоздалые сомнения: стоило ли объявлять о службе во всеуслышанье? Мигом позже я уверился: стоило. Люди поспешно расступились: всегда бы так! А где я служу, в усадьбе, небось, и так знают все: от первого вассала до последней стряпухи.
Ага, знакомая картина. Горят четыре лампы, Ансэй лежит на смятом футоне. Вокруг наследника — господин Цугава, Гичин и Хисикава. Кого-то не хватает в сравнении с прошлым разом. Кого? Нет жены Ансэя: наверное, велели выйти или сама выбежала, испугавшись. Кажется, я видел её в коридоре, но не уверен.
А что Ансэй? Только что лежал, и вот — сидит. Связан? Нет, не связан. Сидит, ошалело моргает, а Гичин бинтует ему голову. Спит? Кричит? Нет, не спит и вполне в своём уме.
Тумбочка? Исчезла. И шкафчиков для одежды нет. Нет ничего такого, чем можно причинить себе вред. Одежда супругов? Вон она, аккуратно сложена в углу на циновке.
Споткнувшись, я ушиб палец на ноге и едва не упал. Под ногами что-то лязгнуло. Не дожидаясь моей просьбы, Хисикава шагнул ближе и поднял лампу. Медная жаровня, изготовленная в форме камбалы, вытаращилась на меня парой лупатых глаз, съехавших на одну сторону. Жаровня была холодной — не удивительно в летнюю жару. Острый зазубренный плавник и часть чешуйчатой спины влажно отблёскивали тёмным, почти чёрным в охристом свете лампы.
Ну вот, всё убрали, наследника обезопасили, а камбала откуда взялась? Сама приплыла? Я мог бы поклясться, что вчера жаровни в спальне не было. Впрочем, не так уж важно, кто её принёс и зачем. Наверняка найдётся какое-то разумное объяснение.
Лязг жаровни привлёк внимание Ансэя. Узнав меня, он раскрыл было рот, желая что-то сказать, но я остановил его жестом.
— Примите мои соболезнования, Ансэй-сан. Ночью, полагаю, вам опять снился кошмар. Вы встали — должно быть, по нужде. И, сами того не осознавая, споткнулись. Упали, разбили голову о жаровню… Надеюсь, вашей жизни ничто не угрожает?
— Верно! Всё так и было, кроме одного.
— Чего именно?
— Я запомнил кое-что из сна. Кажется, я сражался, и меня ударили по голове.
— Благодарю вас, — я поклонился раненому. — Это важная подробность.
— Готово, — вмешался Гичин, заканчивая перевязку. — Ничего страшного. Череп цел, а рана заживёт.
— Я рад, что вы не слишком пострадали. Поправляйтесь!
На моё плечо легла тяжёлая рука.
— Рэйден-сан, — велел господин Цугава, — следуйте за мной. Нам есть о чём переговорить.
Его тон не предполагал возражений. Когда мы покидали спальню, мимо нас тенью проскользнула жена Ансэя и кинулась к мужу.
5
Неподобающее поведение
В главной зале было темно и пусто.
Не в силах скрыть волнения, Цугава ходил из угла в угол, пока слуга, молчаливый и бесшумный как призрак, зажигал свечи на алтаре, а служанка устанавливала бумажный фонарь в форме цветочного бутона. Освещена трепещущими язычками пламени, зала сделалась невероятно огромной и в то же время ужасающе тесной. Я не привык к таким жилым пространствам, даже кабинет господина Сэки был существенно меньше. Но по стенам бродили тени, и казалось, что кроме нас в залу набилась уйма народу, съедая всё свободное место, будто мыши — рассыпанный рис.
— Уйдите! — раздражённо велел Цугава слугам.
И повторил, обращаясь к Гичину с Хисикавой:
— Уйдите! Оставьте нас!
Было видно, что самураи оскорблены недоверием господина. Но прекословить они не решились, выскользнув в коридор вслед за слугами.
— Садитесь! — Цугава указал мне на подушку, лежавшую на полу в центре залы. Видимо, он сообразил, что приглашение звучит как приказ, и добавил уже другим тоном:
— Прошу вас, Рэйден-сан. Конечно же, вы утомились за день.
Я сел. Сам же Цугава опустился на раскладной матерчатый табурет, широко расставил ноги и выудил из-за пазухи веер: лепесток ткани на бамбуковой ручке. Торец рукояти Цугава упёр в бедро и сразу стал похож на полководца, который обдумывает план грядущего сражения.
Судя по лицу господина Цугавы, сражение он считал заранее проигранным.
— Так не может продолжаться, — возгласил он.
Я был с ним полностью согласен. Единственный сын каждую ночь пытается свести счёты с жизнью? Однажды Ансэя не успеют спасти. Какой отец захочет длить эту пытку?!
— Неподобающее поведение, Рэйден-сан. Вам известно, что это такое?
— О да, — со вздохом откликнулся я. — Лучше, чем хотелось бы.
— Боюсь, вы меня не поняли. Неподобающее поведение — это приговор, когда вины нет, но вас тем не менее хотят наказать. В городе уже судачат, знаете?
Я счёл за благо промолчать.
— Люди видели, что я посетил вашу управу, — веер указал куда-то вдаль. — Никто не поверил, что Хасимото Цугава явился в службу Карпа-и-Дракона лишь для того, чтобы встретиться со своим добрым другом Сэки Осаму. Люди видели, как мы выехали из управы вместе с вами и направились ко мне в усадьбу. Никто не поверил, что я действительно пригласил вас в гости, желая насладиться общением с мудрым и просвещённым собеседником.
Я кашлянул. Сарказм в голосе Цугавы не доставил мне удовольствия, хотя слова его были в высшей степени разумны.
— Люди связали, как говорится, верёвку с верёвкой. В городе знают, что заявления о фуккацу не было. «Цугава что-то скрывает! — болтают зеваки. — У него в доме произошло убийство! Цугава хочет спрятать концы в воду, пользуясь своими знакомствами…»
— Это неприятно, — кивнул я. — Но чем молва может повредить вам?
Он хрипло засмеялся:
— Как же вы молоды, Рэйден-сан! Молоды и наивны. У болтовни длинные ноги: она уже добежала до княжеского замка. Хранитель меча скрывает фуккацу, случившееся в его доме? Даже если нет никаких доказательств этого преступления, само обвинение бросает на меня тень. Человек на моей должности обязан быть выше подозрений. Если князь решит, что поведение Хасимото Цугавы неподобающе, он не станет меня карать. Тем более он не станет разбираться, правда всё это или навет. Меня просто лишат милости господина.
— Что это значит? — спросил я.
— Перестанут дарить подарки. Понизят в должности. Урежут жалованье. Опала коснётся всех моих вассалов. Друзья отвернутся от меня. Враги обрадуются. Пострадает мой брат, начальник городской стражи. Меня не отправят в ссылку, нет!
