Пустая - Яна Летт
Я осторожно обошла хижину, ожидая, что в ноздри ударит волна знакомого запаха и Никто выскочит из-за куста или остатков изгороди, чтобы напугать меня.
Две новые доски выпали из изгороди и лежали втоптанные в грязь – еще пару недель назад мы с Никто с большим трудом вкопали их поглубже после того, как они рухнули под грузом снега зимой.
Помедлив, я вошла в хижину. Все в ней было перевернуто вверх дном. Ящик, на котором Никто любил сидеть по вечерам, был разломан на куски. Склянки и мисочки, сброшенные со стола, превратились в груду осколков. Рядом валялись поникшие сухоцветы и затоптанные тряпки. Наши с Никто постели были опрокинуты, а Крылатая книга с ее чудесными рисунками, как и остальные книги, изорвана в клочки. Машинально я подобрала одну страницу. На ней оказалась изображена Ленна, обнимающая старуху. Поверх обеих отпечатался грязный след сапога. Я как можно бережнее вытерла рисунок, сложила страницу вчетверо и, убрав ее в карман, на негнущихся ногах вышла из хижины. Теперь я уловила запах Никто, до сих пор перебиваемый смрадом ярости, и он повел меня в сторону моря.
Я шла через кусты, не различая дороги, перебиралась через черные валуны, поваленные деревья и горы гниющих водорослей, выброшенных на берег прибоем.
Неподалеку от дерева, рядом с которым я так любила читать, наткнулась на старый револьвер. От него пахло Никто – еще недавно он сжимал его крепко, вспотев от страха. Я понятия не имела, где он прятал его от меня все это время. В хижине я ни разу не видела оружия.
Судя по взрытому песку неподалеку, Никто споткнулся об корень и выронил револьвер из рук – а потом, должно быть, слишком торопился вернуться за ним.
Помедлив, я осторожно подняла револьвер, не зная, куда его лучше засунуть – за пояс или в карман. Мне казалось, он может выстрелить в любой момент. Он сам и мысль о том, чтобы пустить его в ход, пугали меня даже больше, чем подозрение, что преследователи Никто могут быть где-то рядом. И все же разбрасываться оружием не стоило.
След привел меня к кромке воды – и сначала я испугалась, что Никто могли бросить в воду, но от песка не пахло кровью – зато в воздухе я уловила слабый запах мокрой собачьей шерсти.
Вот как все было – во всяком случае, мне хотелось верить, что все случилось именно так: люди пришли с собаками и искали Никто. Он тихонько вышел из избушки, прихватив револьвер – свой самый большой секрет, последний аргумент, который скрывал даже от меня. Он уходил от них так тихо и ловко, что они ни за что не напали бы на его след, – но с ними были собаки. Или собака – может быть, как раз та, лающая за забором.
Никто услышал или учуял собаку и побежал быстрее – так он потерял револьвер. Он ушел по воде, чтобы сбить погоню со следа. Так он сбил со следа и меня – я долго ходила вдоль берега, но не уловила ничего, кроме запаха горькой морской воды, песка и водорослей.
Много часов я плакала на пустынном берегу, где о моем горе не узнал никто, кроме волн и чаек.
Еще несколько дней, вздрагивая от каждого шороха и держа револьвер под боком – я очень боялась, что люди придут снова, – я провела в нашей хижине, надеясь, что Никто вернется искать меня. Но он не вернулся. Потому что не смог, потому что не захотел? Неизвестно.
На исходе пятого дня мне пришлось признать: ждать его дольше бессмысленно.
Целый вечер я потратила на то, чтобы тщательно прибрать разгром, устроенный людьми. Никто наверняка не понравилось бы, что я бросаю все в таком беспорядке.
На случай, если он все же вернется, я оставила в хижине записку, припасы, которые могли храниться дольше других, и страницу из Крылатой книги с изображением Ленны, испачканным сапогом. Кое-что из полезного, что осталось цело, я забрала с собой: синие стеклышки и мешочки с травами, несколько пузырьков и уцелевшие страницы книг, нож и револьвер, немного еды и одежды. Все это я сложила в старую сумку Никто, которую повесила на плечо. С тем и покинула тот берег и тот лес.
Часть I. По дорогам Бирентии
Глава 1
Ребенок
Я въехала в город Рокк на рассвете – хотя это и городом было не назвать, так, десяток-другой кирпичных домов, прилепившихся к захолустному полустанку. Может, когда-то здесь и кипела жизнь, но это явно осталось в прошлом. Наверное, поезда проезжали здесь нечасто… Недостаточно для того, чтобы вдохнуть в эти покосившиеся развалины жизнь. Зато на окраине стоял небольшой аккуратный храм с красной крышей. Новехонький.
Городские ворота были испещрены узором вмятин, как леопардовая шкура – пятнами. Здесь была битва. Я не знала, чего ради, – городок не выглядел лакомым куском. Но, как бы то ни было, он выстоял.
С тех пор как я покинула хижину Никто, мне многое пришлось повидать. Несмотря на случившееся, я еще не раз пыталась подружиться с людьми – и каждая попытка убеждала меня в его правоте… Этот новый город тоже не сулил ничего хорошего.
– Доброе утро. – Рыжий паренек лет десяти с ведром в руках одновременно зевал и с любопытством разглядывал нас с Руной. – Вам комната нужна? Или, может, завтрак?
– Доброе утро. Было бы здорово. – Я не сняла капюшон – напротив, наклонила голову пониже: приятно для разнообразия хоть недолго почувствовать себя обычным человеком.
– У моей мамы таверна неподалеку. Единственная в Рокке. Желтый дом вон там, у поворота, видите? С красной крышей и флюгером.
– Да, спасибо.
– Мама как раз готовит завтрак. – Видимо, мальчик был не прочь поболтать.
Его любопытный взгляд продолжал исследовать меня. Я плотнее запахнула плащ, но поздно.
– Это у вас что, револьвер или что-то вроде того? Ух ты!
– На трактах небезопасно, – ответила я сдержанно, но почему-то на душе стало тепло, хотя его интерес – детский, мальчишеский – я знала, очень скоро угаснет. Примерно через мгновение после того, как он увидит мое лицо.
– Мама тоже так говорит, – с энтузиазмом подхватил мальчик. – Она даже думает переезжать в город… Ну, настоящий город. В Минту или даже Уондерсмин, к Прют… Говорит, поезда после войны все равно почти не ходят, а на горе, – он понизил голос, – творятся странные вещи… Народу здесь остается все меньше… Уезжают кто куда. А по дорогам опасные люди бродят.
– Твоя мама права. – Кажется, Руну эта беседа начала утомлять, потому что она переступила на месте, встряхнула головой.
– Можно погладить?
– Да. Конечно.
Я натянула капюшон пониже, когда мальчик подошел ближе к лошади. Он пах едой и очагом, молоком и мылом.
Он провожал меня взглядом до самого дома с красной крышей, и этот взгляд был как маленький талисман на удачу. Я постаралась его сохранить.
У коновязи никого не было, поэтому щербатое корыто с водой – вроде чистой – оказалось целиком и полностью в распоряжении Руны.
Колокольчик над дверью из светлого дерева, изрядно запачканной – судя по всему, ее часто открывали пинком, – звякнул, и мне пришлось пригнуться, чтобы войти внутрь. Закопченные стены давно стоило бы побелить. Темные поверхности трех столов у стойки были вытерты до царапин от жесткой щетки. Тускло мерцали пузатые бутылки – зеленые, с надписями на этикетках. Пахло чабрецом и мятой – у печи сушились, головками вниз, пучки цветов и трав. И едой – рот мгновенно наполнился слюной при мысли о жарящемся где-то за стойкой беконе. В деревянной лохани с водой перед печью плескался розовый блестящий младенец – наверное, годовалый или около того. При виде меня он улыбнулся и ударил по воде маленькой растопыренной пятерней. Полная рыжеволосая женщина у стойки вытерла не очень чистым полотенцем раскрасневшиеся от кухонного
