Мийол-призыватель (СИ) - Нейтак Анатолий Михайлович

— Васаре, — с ноткой раздражения, и снисходительности, и приязни пробормотал Мийол. Подгрёб, обнял, дохнул в затылок. — Не вертись, егоза, спи… фмвсс…

«Васаре. Это имя его сестры. Приёмной. Словно я — тоже часть семьи».

Шак сладко зажмурилась, прижатая спиной к чужой прохладной груди.

И уснула.

А потом проснулась. После чего первым делом активировала Управление Памятью. Делом же вторым, ещё не шевелясь, только вдыхая глубже знакомый мыльный аромат (от которого уже не хотелось чихать: привыкла…) — осмотрелась. Заново восстанавливая осознание, все связи вида «где?», «как?», «кто рядом?».

…роскошное место. Уж точно не сравнить с грязными закоулками Лагеря-под-Холмом или диколесскими полянами… или даже комнатами в «Приюте Утомлённых». Единственное, что тут скромного — размеры: потолок низковат, стены близковаты… но это не бросается в глаза. Скорее, надо сконцентрироваться, чтобы понять, где они находятся на самом деле; и зрение тут помеха, а не помощник, выручат лишь магическое чутьё да насторожённый слух.

Потолок гладкий, хотя таковым не кажется. Ну, тот стол-гриб тоже не казался гладким. Но стол-гриб при этом не менялся — а потолок с виду переменчив. По нему ползут, временами вьются, а то порой вихрятся медлительно-плавные узоры. Вроде облаков, если бы облака бывали синими с зелёным и бледно-жёлтым; причём бледно-жёлтые участки ещё и светятся. Пол (насколько Шак помнила, потому что прямо сейчас не могла его видеть) слегка бугрился и чуть скользил под ногами, еле ощутимо греясь. Поверхность его образовывали особым образом выделанные плитки из… чего-то. Непонятно даже чего. Но уж точно не камня и очень вряд ли дерева. Скорее уж, судя по текстуре, из каких-нибудь панцирей гигантских жуков Подземья, попеременно тёмно-синих и малахитово-зелёных.

Стен пять, из которых ничем особым не притворяются только две: та, где вход-выход из спальни во владения Гортуна и та, где вход-выход из спальни в туалетную комнату. Эти две стены неподвижные, каменные — просто украшенные резными горельефами со сложным абстрактным рисунком… гармонирующим своей плавностью с вихрями потолка. А вот три оставшиеся стены изображают панораму безымянной горной долины — небольшой, уютной, с беззвучным водопадом вдали, вытянутым тёмно-синим озером, берега которого заросли вековым лесом, и ограждающими всю эту красоту острыми заснеженными пиками.

К сожалению, приближение к чудесной картине размывает цельность иллюзии, ломает её. Но если не покидать обширного ложа посреди столь своеобразно оформленной спальни — удачному обману зрения не мешает ничто. Любуйся, сколько пожелаешь.

Кстати, о ложе.

Оно умеренно мягкое: не проваливается, но продавить его на два-три пальца легко, а если приложить усилие — то и на все пять. Покрывало на нём гладко-синее, вроде как шёлковое (вот только Шак подумать страшно, сколько может стоить так ровно и насыщенно окрашенное полотнище чистого шёлка; воистину, гномы просто до нелепого богаты — потому-то, наверно, и не рвутся рубить нагхаас: им в этой жизни ещё ох как много всякого можно потерять…). Размер же его таков, что на нём не троих, а шестерых уложить можно, и даже десяток, если потесниться. Княжье ложе! И на дальнем его краю валяется, отвернувшись, Рикс, на ближнем — сама алурина, а чуть ближе к центру, лицом в потолок, лежит Мийол.

Даже во сне он не кажется мирным: чуть поджаты скорбно сомкнутые губы, залегли синеватые тени под глазами… должно быть, таковы не до конца миновавшие последствия отравления. Или это — следы взятой на себя ответственности, оттиски напряжения воли и работы мысли? Или разом и то, и то?

Не Шак судить.

Но её рука словно сама собой протянулась и погладила спящего по плечу. А потом ещё раз, и ещё раз, и снова…

Когда кому-то близкому плохо, мы стараемся стать ещё ближе, в самом прямом, физическом смысле. И утешить, поглаживая. Это как бы знак того, что ты — не одна. Что рядом есть кто-то живой, кому ты не безразлична. Что тебя поддержат. Что тебе помогут.

Алурина гладила гладкую, тонкую, чувствительную кожу своего учителя до тех пор, пока он, продолжая спать, не перестал хмуриться. И продолжала, пока он не начал улыбаться.

И потом продолжила гладить его ещё немного.

Уже не для того, чтобы поддержать и помочь, а просто так.

…валяться на шелках, созерцая сны, приятно и хорошо — но делать это вечно не получится. Равно как и вечно сидеть в гостях. Мийол отлично это понимал и потому ещё вчера договорился насчёт границ гортунова гостеприимства. Вымыться, поспать, после позавтракать, а потом всё. Сборы и выдвижение. Потому как всякого Охотника ноги кормят, а хорошие знакомые гномы — только подкармливают.

Даже с двойной скидкой купить удалось немногое. Пространственный короб гномьей работы, оформленный как почти плоский рюкзак, да полдюжины подержанных книг (из которых две — по артефакторике для начинающих, гномы их учат перед тем, как в Магистериум Начал поступать, ещё две — по алхимии того же класса, одна по основам натурфилософии и ещё одна — по медицине). На этом список не заканчивался, но только короб и учебники Мийол собирался оставить себе для постоянного пользования. Остальное, в основном низкоуровневые артефакты работы гномьих новичков от Ремесла, набрали не для себя, а для перепродажи.

Основным прибытком от визита в Сорок Пятый Гранит молодой маг счёл вообще не вещи (хотя пространственный короб, да ещё с ключ-браслетом — конечно, штука архиполезная!). Важнее материальных предметов стали два момента.

Во-первых, Гортун пообещал со временем оформить на имя Хантера набор документов. Ничего такого уж серьёзного, пока что — но уже дадут право ему и малому числу его спутников перемещаться по общей территории города без ограничений и сопровождения, право свободно приобретать кое-какие товары из нижнего списка ограниченных к экспорту, право на некоторые привилегии со стороны закона… в общем, всё, что даёт «благонадёжность второй степени». Не первая степень, тем более не малое гражданство, однако польза от статуса несомненная.

Ну а второй нематериальный прибыток состоял в том, что Гортун собирался похлопотать за Хантера перед «знакомым магом-призывателем». Возможно — возможно! — с перспективой у этого мага поучиться. Поднять познания и навыки на должный уровень. Тут заранее вообще никакой определённости не маячило. Напротив, гном открыто признал, что пресловутый «знакомый» в ранге подмастерья — весьма и весьма своеобразная персона… но всё же, всё же! Если срастётся…

О, мечты, как прекрасны вы при взгляде издалека!

Разумеется, всю эту благодать предстояло ещё отработать. Даже пресловутый короб, даром что по местным меркам простенький и дешёвый, Гортун выдал скорее в кредит. Но Мийол не ощущал на этот счёт ущемлённости. Он всё равно собирался зарабатывать Охотой. Гномы дадут за добытое в диколесье больше скупщиков Лагеря-под-Холмом? Чудно, поработаем на гномов.

Тем более, что ни Шак, ни Рикс тоже ни полслова против не высказали.

Хотя вообще-то при обсуждении планов за завтраком не молчали.

— Две недели?!

— Я этого не говорил, — заметил Мийол. — Я сказал: «Хоть неделю, хоть две». Если мы…

— То-то и оно, что если!

— Рикс, уймись уже, — буркнула Шак. — Что тебя не устраивает?

— Я хочу побыстрее вернуться домой! Вот что!

— Да неужто? А может, тебе хочется пофорсить перед…

— Перед кем? Ты договаривай, договаривай, мох-на-ухах!

— Кто? А ну повтори, ты…

— Тихо! Оба.

Может, внезапная и нелепая ссора могла закончиться иначе, но прямой приказ лидера, подкреплённый шипением явившейся у него за плечом Болотной Наги, заставил притихнуть всех. Включая даже приносившего гостям разносолы белобрового… постаравшегося медленно убраться подальше от стола и вообще из гостиной прочь.

— Вы зачем в детство впадаете? — укорил спутников Мийол, убедившись, что те прониклись если не пониманием своей вины, то хотя бы страхом наказания. — Рикс, ты ведь понимаешь, что вот так оскорблять соратника и друга — гнильё идея? Даже если очень хочется и повод есть, всё равно гнильё. Но и ты, Шак, ничуть не лучше. Не ожидал от тебя… такого.