Штурмуя Лапуту - Юрий Павлович Валин
— Передых, господа слесарные ювелиры, выходим.
— Компоту дайте! — потребовал маг, остающийся следить за печью.
Ему сунули кувшин и прикрыли временную дверь.
Противопожарные мероприятия соблюдались пунктуально — за этим и с мостика следили, да и сами мастера не забывали. Изначально леди-кэп вполне обоснованно сомневалась в необходимости обустройства плавильни на палубе, предлагая работать на камбузе, где уже есть печь и исторические традиции попыток спалить корабль. Но на камбузе не получалось, требовалась специальная печь. Лоуд представила план противопожарной безопасности, вполне убедивший командование. Сама Профессор имела изрядный опыт борьбы с возгораниями — студенты-гардемарины занимались рискованными пиротехническими опытами регулярно — подпалить, оно же так весело! Но в Лагуне главным было уберечь уникальную аппаратуру, библиотеку и университетский музей, а сгоревшую крышу-то поменять не проблема. На корабле совершенно иные реалии, но Профессор поднапрягла гениальный ум, изложила предложения «структурированно и обоснованно», командование дало разрешение, заодно назначив Лоуд «противопожарно-ответственной».
В общем, уже третьи сутки «Генриетта» шла вверх на полной скорости, регулярные притормаживания для смены колец не в счет.
Моряки стояли у борта, облокотившись о планширь, остужали взмокшие физиономии, любовались всегда неповторимой Бездной.
— Скучаешь по личным полетам? — спросил плотник.
— Не особо. Когда тут скучать? — хмыкнул Укс.
— Ну, у вас-то полеты интереснее. Я бы такой малой командой шнырять не смог. Рискованно все ж. Хотя и выгодно, наверное, — предположил плотник.
Нет, не выспрашивал моряк, просто к слову пришлось. Допрашивать пассажиров на «Генриетте» было не в обычае, а научная группа считалась уже и не особо пассажирской, поскольку стала частью экипажа, пусть и временно. Ну, так что в жизни не временно? Жизнь, богатство, огорчения и радости — всё проходит-уплывает, это любой матрос знает.
Со златом это уж точно. Побрякушки, прихваченные в Епископальном Дворце, пожертвовали на ремонтные работы, Укс счел это само собой разумеющимся — в нормальные до-болезненные времена команда воздухоплавателей не бедствовала, да и Университет удавалось финансово обеспечивать без особого напряга. Иное дело, что на Лагуне собственно наличие серебра, золота да иных ценностей мало что решало — натащить стройматериалов, нагнать бригады строителей все равно не получится, хоть как их озолоти. Своеобразно там всё, «состояние милого, но недоразвитого коммунизма», как формулирует Лоуд. Деньги нужны при командировках, поездки регулярны, вон — Экспедиция так и вообще истинно бесконечной выглядит, — но к монетам и драгметаллам особого уважения нет. Хотя, если вдуматься, это не очень нормально. Хорошо, что пилот вовремя спохватился, притормозил Профессора, напомнил, что трофеи у епископа не в одиночку брал.
Нужно признать, это был миг, когда Фунтик не смогла скрыть изумления. Тем ли, что с ней корректно советуются, или тем, что целое состояние готовы весьма спорно «слить» — воровка была больше ошарашена — так и осталось непонятным. Без колебаний сказала «вам виднее, я в технике ничего не понимаю, могу только поддержать решение».
Насчет этого она, конечно, молодец. Жаль, что не во всем.
— Готово! — завопил маг из плавильни. — Идите!
Мастера вернулись в душную утробу мастерской. Металл в тигле приобрел нужный оттенок, пора было заливать. Укс взял клещи — рука, это уж по всеобщему мнению экипажа — у пилота была самая точная. Собственно, когда приловчились, ничего трудного — заливка, остывание, проковка, закалка… элементарно. Вот построить «из ничего» печь, сделать приличную форму и найти правильное заклинание поддува, это да, была задача…
Много в мирах интереснейших задач, неустанно решает их официальная и неофициальная наука, непрерывно проводятся эксперименты, сочиняются математические формулы и магические заклинания, калятся тигли, льются раскаленный металл и трудовой пот, раздаются радостные вопли «эврика!». Кстати, в психологии тоже свершаются немыслимые открытия, по странному стечению обстоятельств ничуть не меняющие природу людей.
Нет, Укс не считал себя психологом. Он чувствовал себя истинно бескрылым лилипутом, заблудившимся в кишках психологического ребуса, загнанного в тупик-аппендикс парадокса характеров. Вот как это в психологии называется? В жизни характеризуется термином «прям жопа какая-то».
Лоуд, наверняка знающая уйму самых модных психологических словечек, в данном случае помалкивала. Понятно почему.
Сама Профессор была занята по горло. Кроме груза противопожарной ответственности, у нее были совещания по корректировке курса корабля, лекции и многое иное. Утверждала, что ей предлагали постоянную должность корабельного «замполита». Конечно, едва ли леди-кэп и ее помощники формулировали именно этими терминами, но в принципе-то…
Профессор присутствовала везде: на капитанском мостике, у мастерской, зарисовывала движение «линз», сидя на мачте в «вороньем гнезде» или болтая с вахтенным наблюдателем под килем в «крабьем глазу». Воспитывала и распределяла на работы беглых монахов и монашек, призывая быстрее «покончить с пережитками дремучести, осознать потенциальные возможности гуманистических отношений и естественного оптимизма». Ну и конечно, научные лекции в столь любимом Профессором двигательном отделении.
На взгляд Укса, именовать ту палубу «сердцем корабельного рабоче-пролетарского самосознания» было не совсем точно. Сидящие на рычагах моряки довольно активно тасовались, текущий график вахт выносил вращуков то на палубу, то на камбузные и трюмные работы, вахтенные традиции на «Генриетте» были сложны и несколько запутанны. Но кто спорит — дергать рычаг целую смену крайне утомительное и скучное занятие.
Лоуд прохаживалась по проходу между скамьями вращуков, расчерканному тенями верхних вентиляционных решеток, повествовала о поучительных случаях и аварийных ситуациях иных линз-миров, декламировала образцы классической поэзии, отстукивала ритмы неведомых здесь шлягеров, сообщала удивительные факты биографии гениальных сочинителей тех шедевров и, главное, задавала вопросы — ведь и аудитории необходимо дать слово. Моряки работали рычагами, оживленно спорили, приводя примеры из собственных непростых биографий, подшучивая и философствуя.
— Хорошо идем, — заметил как-то в перерыве плавильных работ корабельный плотник. — Вращуки у нас в ударе. Оно и правда там — в двигательном — нынче интересно сидеть.
— Я поначалу не особо поверил, что она профессор, — признался Коровал Проницательный, обмахиваясь тряпкой. — Думаю, держали при какой-то ученой гильдии в виварии, нахваталась умностей тощая хитрюга, прежде чем сбежать. Кто мог думать, что жуткое и коварное коки-тэно может иметь настоящую ученую степень?
— Да чего она жуткая? — удивился плотник. — Нормальная, даже отчасти симпатичная. На дальнюю-дальнюю родственницу нашей кэпши похожа. Я бы на такой мог жениться. Ну, если бы у нее сиськи были и ума чуть поменьше. Совсем уж дураком каждодневно себя чувствовать неохота.
Маг и плотник посмотрели на Укса. Пилот покачал головой:
— Не, я дураком себя не чувствую. У нас с Профессором разные векторы образования. Недурно дополняем друг друга. И у нее в основе —
