Мы остаёмся жить - Извас Фрай
– Ну, не говори ерунды, – прошипел Фриц, – мы с доктором необычайно рады, что ты вернулся к нам – а ведь этого могло и не произойти. Мы не говорили об этом, но каждый из нас боялся, что в один день у тебя пропадёт пульс.
– Так легко меня не взять.
– Хотя, если признаться, это была бы самая подходящая для тебя смерть – во время танцев в кабаке.
Я улыбнулся и поддержал шутку Фрица:
– Честно, всегда о такой мечтал.
– Вот Мария обрадуется, когда узнает, что ты проснулся.
– Мария?! Вы вроде незнакомы. Или это я снова всё путаю?!
– Когда ты упал на пол и все вокруг подумали, что ты умер – мы действительно ещё не были с ней знакомы, хоть я и просил тебя представить ей меня. Общая беда сближает лучше клея – она ведь тоже считает тебя своим другом. Сам знаешь об этом не хуже меня.
– Конечно. А где Жорж?
– Этот её товарищ? Виделся с ним пару раз – хороший парень. А вот куда он делся – мне самому хотелось бы узнать. Он исчез несколько дней назад. Поэтому, Марии сейчас нет здесь, в этой комнате. Раньше, мы вместе сидели у твоей постели, беседовали о всяком… ну и Жорж, конечно, тоже был здесь. Сказать, что она расстроилась, когда наш товарищ исчез без следа – ничего не сказать. Она ведь из аристократок, а им сейчас туго приходится. Боюсь даже представить, сколько всего обрушилось на её маленькие плечики…
Несмотря на лёгкое головокружение, я попробовал подняться на ноги. Мне уже не раз приходилось совершать и не такие подвиги, но на этот раз мне пришлось смириться с первыми неудачами. Старею, что ли… Фриц пытался остановить меня, но я упрямо продолжал. Наконец, спустя дюжину попыток, я сумел удержать своё тело на ногах.
– Ого! – воскликнул Фриц, – а ты поправляешься прямо на глазах. Так держать, дружище.
– Считай, что я уже поправился. Извини, но ты сказал, что Мария считает меня своим другом – и я не могу оставаться в стороне. Я должен увидеть её как можно скорее. Ты знаешь, где она сейчас?
Фриц пожал плечами.
– Я пытался её утешить, но раз это не удалось даже моей баварской настойчивости, то не удастся и тебе. Она вступила в так называемый «Союз Женщин Коммуны», а поэтому никто не сможет точно сказать, где она, кроме её «товарищей». Женские выкрутасы – как будто у них нет других дел. Тем не менее, я рад, что из избалованной аристократки она выросла в настоящую революционерку.
– Меньше слов, – я сделал свои первые несколько шажков после воскрешения и добавил, – мне нужно найти её. И ты, Фриц – поможешь мне.
– Ох, с радостью. Как в старые добрые времена. Узнаю своего друга – он может пролежать без сознания в постели несколько недель, а очнувшись, сразу встать на ноги и пуститься в погоню за женщиной. Честно, на твоём месте я поступил бы точно так же. Правда ведь, она такая сладкая, воинствующая… Но не думаю, что ты для неё больше, чем просто друг. Как-никак, именно я был с ней, даже когда Жорж сбежал…
Мне пришлось привести его в чувства парой пощёчин.
– Кончай свои глупости. У тебя есть хоть какие-то предположения, где она может быть?
– Право, нет!
– А кто тогда знает?..
Как далеко они готовы зайти? Прошел всего месяц, а они по-прежнему готовы все свои головы сложить за коммуну – даже ещё с большим рвением, чем прежде.
Я ещё не до конца осознал, как изменился Париж всего за месяц. Двадцать три года назад, когда уже вспыхивали восстания, всё было совсем по-другому. Но одно стало ясным довольно быстро: со всех сторон город окружён бесчисленными врагами, которых вряд ли удастся одолеть. Тысячи людей уже погибли, защищая подступы к городу. Версальцы собрали армию из таких же французов, как и те, что подняли на восстание в Париже. Мы рассчитывали, что нашему примеру последует вся страна и тираны будут свергнуты как во времена великой революции. Но мы оказались одиноки.
Парижане заворачивали свой хлеб в газеты с обращением Тьера. Любопытно, как власти коммуны вообще допустили распространение таких журналов? Но содержание этого послания сломило мой и без того угасающий дух:
«Правительству хотелось бы, чтобы вы самостоятельно смогли освободить себя от тиранов, что насмехаются над вашей свободой и жизнью. Но поскольку вы не в силах этого сделать, то это становится нашей задачей. Поэтому мы и собрали армию у ваших ворот – армию, которая идёт не побеждать вас, а дать вам свободу. И она старается убедить вас, в целях предотвращения жертв, которые могут последовать при штурме. Вас больше, чем сектантов от коммуны. Соберитесь, откройте двери, которые они заперли перед лицом закона и порядка. Если вы ничего не предпримите сами, то Правительство будет вынуждено принять самые надёжные и быстрые средства для того, чтобы сделать вас свободными». Даже ценой ваших собственных жизней».
Мы не были лично знакомы с Тьером, но сложись всё иначе, мы с ним могли бы стать хорошими друзьями. Его чувство юмора и взгляды на жизнь очень напоминают мои собственные. Вот только, он был одним из богатейших и влиятельнейших людей Франции, да и всей Европы. Он не был знаком с жизнью других французов, не входящие в число интеллигенции, известной во всём мире. Он, как представитель избранного меньшинства, считал, что для человека важнее всего его собственная жизнь, а потому верил, что увидев легионы наёмников, на содержание которых ушло больше денег, чем на хлеб для голодающих парижан – город сдастся. Жизнь и вправду – самая большая ценность, которой может обладать человек. Но Тьер вряд ли был знаком с той силой, которой обладает идея, рождённая из отчаяния. Если человеку дадут надежду на жизнь – он пожертвует ради неё жизнью. Так и произошло. Мир хочет меняться – эту волю не остановить даже сотне титанов, подобных Тьеру и сотням тысяч его наёмников. Европа – как наковальня, по которой приходится бить со всей силой молотом, чтобы изменить. Наверное, по этой причине люди с такой верой смотрят за океан – в новый свет. Они думают, что там, чтобы что-то изменить не приходится голодать и гибнуть миллионам.
Тьер может испугать парижан – но от этого они ещё яростнее будут ему сопротивляться.
