Vita Nostra. Собирая осколки - Марина и Сергей Дяченко
Чердак был забит пожароопасным хламом. Старые журналы, детская мебель, игрушки Лоры и Антошки и даже Артура и Пашки, старые, потрепанные игрушки. Медведи с милыми замурзанными мордами – их когда-то кормили кашей. Маленький велосипед и красный мяч; Пашка вздрогнул, натолкнувшись на него взглядом. Мяч почти не сдулся за полгода – с ним прямо сейчас можно было играть в воде.
– Это похоже на мир, – шепотом сказал Валя. – Ну… проекцию. Реальности.
– Фигня, – отрезал Пашка. – Если здесь и есть проекция… только наших сантиментов.
И страхов, добавил он про себя.
– Мы не должны все время торчать на чердаке, – напомнил Артур. Он постоянно принюхивался, как пожарный датчик в поисках дыма. – Давайте разойдемся по дому, как договаривались.
Им очень не хотелось расходиться. Они жались друг к другу; особенно грустным казался Валя. Жалел, что пошел вместе с братьями? Скучал по Алисе? Боялся мести своей ненормальной сестры?
– Пацаны, – сказал Артур, будто отвечая Пашкиным мыслям, – а если… мы затушим дом… что тогда сделает… он? Он нам это простит? Или нет?
– Для начала, – сказал Пашка, – мы затушим дом.
Он поднял с пола надувной красный мяч, сжал двумя руками, будто голову врага:
– Мы никогда больше не станем им подчиняться. Мы навсегда уедем из Торпы…
– Некуда ехать, – тихо сказал Валя.
* * *Тучи разошлись. Каменные львы смотрели в то место в небе, где в феврале поднимется Орион, а пока он ниже за горизонтом, его наполовину заслоняют крыши. Сашка стояла на балконе, глядя на зубчатые края черепицы, на медные флюгера; ледяной ветер выдувал остатки дыма из ее легких.
Последняя пачка сигарет догорала в комнате, в камине.
Сделав еще один вдох, Сашка вышла из своего тела, поднялась над Торпой, поднялась над миром; старый город с ратушей на площади был разрушен, разрушены далекие мосты и горы и сама ратуша покосилась, грозя завалиться набок. Сашка умела видеть реальность, как ее видел Валя, человеческий ребенок, – развалинами. Или сеткой разноцветных эйдосов. Или чистой информацией, которую человеческий мозг ни воспринять, ни описать не в состоянии.
Она приняла решение сегодня вечером. Ей было легко – и ощутимо больно.
* * *– …Но вот же их письма. – Артур протянул Вале свой телефон. – Немного… но вот! «С днем рождения», «Совесть не проснулась?», «Говорили с дедушкой, рады вашим новостям, может, вы напишете?». Последнее письмо позавчера, поздравление с Новым годом…
– Если Александра захочет, – сказал Валя, – вы сможете пообщаться с родителями, даже и с видео. Они будут говорить то, чего вы от них ждете, хотите или боитесь услышать. Но все, что за окружной Торпы, это… как сказать. Был такой рассказ, когда чувак получал письма от женщины, а она уже сто лет как умерла…
– А бабушка с дедушкой? – у Пашки дрогнул голос, и Валя увидел, что он уже поверил. Перестал мучить себя отрицанием – «не может быть».
– Они настоящие, – сказал Валя. – Я рад, что с ними познакомился.
– Но что с ними будет?!
– Может быть, – Вале не хотелось пересказывать, что сказала по этому поводу Александра, – может быть… как раз в Торпе все останется по-прежнему. Торпа – это…
– Логово этой твари, – прошептал Артур. – А все они, в Институте… ей служат.
– «Мир устроен не так, как вам представляется», – сказал Валя, будто плюясь горечью. – Сколько раз они нам это повторяли… Они превращают нас в таких, как они.
– С нами не пройдет, – угрюмо сообщил Пашка.
Артур снова принюхался. Валя прислушался; они сидели в маленькой комнате, где ночевали обычно близнецы. За стеной цокали большие часы – мирно, уютно. Давно перевалило за полночь, летом в этот час уже светает.
– Когда я поверил, что мои родители больше не любят меня, – сказал Валя, – я, наверное… на один шажок приблизился к тому, чего она от меня хочет. К орудию истинной Речи. Знать бы еще, что это…
– Когда я убил хомяка… – начал Артур, но Пашка положил ему руку на плечо:
– Проехали.
И они замолчали. Цокали часы. Молчала Торпа – маленькие города спят по ночам, а здесь, в частном секторе, и вовсе деревня.
– Если это случится не сегодня? – Артур наконец-то высказал вслух свое самое большое опасение. – Пересдача только тринадцатого… он дождется, пока мы отвернемся, устанем, уйдем…
– Мы не уйдем, – отрезал Пашка. – Мы будем защищать бабушку и дедушку. Если нам придется здесь сидеть до самого конца света, то мы…
Далекая пожарная сирена разнеслась в тишине, как вой в пещере с многократным эхом. Другая… третья.
Они вскочили – втроем. Крадучись и все-таки налетая на стулья, выбрались в гостиную. Дымом не пахло. Проводка не искрила. Два огромных огнетушителя стояли по сторонам елки, как бронированные деды морозы.
Взвыла сирена совсем рядом. Мелькнули фары на соседней улице – машина с цистерной неслась от маленького отделения окраинной пожарной охраны на другую сторону Торпы, через центр…
– Это не у нас? – неуверенно спросил Артур. – Нас… сбивают с толку, выманивают?!
– Я знаю, где это, – прошептал Валя. – Не может быть. Нет.
* * *Каменные львы покрылись копотью. Черные снежинки валились сверху, и Сашке пришлось отойти подальше, тем более что пожарные загромоздили машинами улицу Сакко и Ванцетти. Сашка стояла, подняв голову, и смотрела, как языки пламени вырываются из балконной двери, увитой виноградом.
– Виноград жалко, – сказал Костя. Сашка не видела, как он подошел, но теперь он стоял рядом, чуть позади, будто не желая лишний раз попадаться на глаза.
Она вздохнула и оперлась на его руку:
– Жалко. Да.
Дом с мансардой горел, как свечка. Кроме Сашки, там много лет никто не жил; Мария Федоровна, хозяйка из позапрошлой грамматической реальности, давно переехала к внучке в центр. А может быть, никогда не рождалась.
Таял снег на крышах домов напротив. Беспокоились, метались соседи. Хозяева магазинчика «Товары для дома» закрывали витрину ставнями. Сашка знала, что до тех строений огонь не дотянется; заснеженная улица Сакко и Ванцетти за считаные секунды превратилась в грязную, закопченную, как если бы невесту вываляли в смоле и перьях. Черные ручьи бежали между булыжников, будто наступила последняя весна.
Пожарные с их тонкими струйками казались стайкой мальчишек, желающих затушить костер мочой. Сашку рассмешила эта мысль, и она не стала сдерживаться – рассмеялась вслух. На нее со страхом поглядели соседи – решили, что погорелица обезумела от горя…
Чем ниже становилось пламя – тем светлее делалось вокруг. Когда обрушилась черепичная крыша, искры стаей взлетели в серое, уже с оттенком синевы утреннее небо. Пожарные опустили свои брандспойты, будто признав бесполезность всех усилий. Вода пропитала сгоревшее здание, звучала тяжелыми каплями, как в апрельском лесу.
– Расходитесь, – командовал местный чиновник в распахнутом пальто поверх костюма с галстуком, с пятном
