Волкодав - Мария Васильевна Семенова
– Каттай говорил, в чужую Сотню могли без выкупа не пустить…
– Мой отец грозился оторвать уши всякому, кто вздумает не пускать «чужих» к его лавке. Никто не уходил от него без угощения, даже дети рабов.
– Славный у тебя отец, – сказал венн.
Он много раз помогал матери месить тесто и до сих пор не забыл ни ощущения живого и доброго тепла под ладонями, ни своего тогдашнего убеждения: быть такого не может, чтобы хлебопёк оказался дурным человеком.
– А вот меня раз побили в Зелёной, когда я был мальчишкой, – вздохнул Иригойен. – Люди выдумывают какие угодно различия, чтобы хоть чем-нибудь, но кичиться. И в особенности если на самом деле хвастаться нечем. Помнишь, Камышовый Кот удивлялся, отчего я не твердил о преимуществе нашей веры? А я сказал, что Луна всем поровну светит?.. Вот и тогда мне казалось, что все улицы вымощены одинаковым кирпичом, но, наверное, сыновья тех мальчишек дерутся по-прежнему… Смотри, здесь уже Синяя Сотня!
Никакой внятной границы на земле проведено не было, но соперничество ощущалось. Через забор от «бревенчатого» дома виднелся ещё более диковинный. С беглого взгляда Волкодав посчитал его выступом скальной основы холма, но потом обратил внимание на деревянные ставни. Строители в самом деле использовали скалу, но так ловко нарастили её, где требовалось, диким камнем и кирпичом, что одно сливалось с другим – поди отличи.
– Твой дом тоже такой? – повернулся венн к Иригойену.
Честно говоря, отсюда он этот дом нашёл бы и сам, без подсказок и даже с завязанными глазами. По запаху. Самому лучшему запаху на свете.
Он спрашивал больше оттого, что Иригойен остановился, держась за стену и прижимая к груди ладонь.
Впрочем, его ответ прозвучал почти весело.
– Куда нам… Дом уже был, когда мы его купили. Дед ещё и снёс половину, чтобы пекарню устроить и закрома…
Тут они свернули за угол, и Иригойен, ахнув, снова замер на месте.
– Наш забор!.. – вырвалось у него.
Волкодав посмотрел вперёд. Забор как забор, добротный, глухой, с воротами и калиткой. Может, правда, немного поскромнее соседних.
– Что не так?
– Лавка… – Иригойен пытался указать пальцем. – Тут лавка всегда была… народ толпой, соседи, гости, няньки с детьми… Булочки, пряники, печенье… А теперь просто забор…
Волкодав подошёл к калитке, поднял деревянную колотушку, приделанную на цепочке, и постучал.
Во дворе прошуршали неторопливые шаги. Открылось зарешёченное окошечко, и на венна подозрительно уставился усатый привратник.
– Иди отсюда, голь перекатная. Занято место, – приглядевшись, с явным удовольствием проговорил халисунец. – Господину другие охранники без надобности. Хочешь заработать, ступай на торг, там в караванах завсегда надсмотрщиков не хватает.
Волкодав подумал о том, что эта калитка, слаженная от уличного ворья, вряд ли выдержит настоящий удар. Ещё через неё можно было махнуть верхом. Или просто набраться терпения и подождать, пока усатый выйдет на улицу. И тогда уже без спешки, во всех подробностях обсудить, кому на какой торг идти и зачем.
Окошечко стало закрываться.
– Подожди, друг, – протянул руку подоспевший Иригойен. – Сделай доброе дело, привратник, найди хозяина или хозяйку. Скажи, сын вернулся…
К некоторому удивлению Волкодава, усатый захохотал:
– Сын!.. Ещё чего выдумай, бродяга!
Окошко захлопнулось окончательно. Венн хотел было постучать ещё, но передумал. Всё равно без толку.
У Иригойена был вид человека, провалившегося в дурной сон, где всё привычное и родное предстаёт искажённым, незнакомым и страшным. Он-то, дурак, боялся родительской воркотни и попрёков, он-то терзался, захочется ли ему остаться под отеческим кровом или опять потянет в дорогу…
– С соседями дружили небось? – хмуро спросил Волкодав.
В третьем по счёту соседском доме привратник наконец вспомнил Иригойена и пустил его внутрь. «А ты, парень, не обижайся, здесь подождёшь», – было сказано Волкодаву. Иригойен, страдая, оглянулся, и венн махнул рукой: ступай, мол, я не обидчивый. На что обижаться? На месте привратника он и сам остерёгся бы пускать к хозяйскому порогу недоброго на вид мужика со шрамом на роже, при семивершковом ноже и с летучей мышью, скалящейся на плече… Мало ли с каким сбродом мог спутаться в дороге чистый сердцем господин Даари!
Ждать пришлось недолго. Довольно скоро Иригойен вышел наружу в сопровождении старого, сгорбленного домашнего раба. Раб держал в руках пустую корзинку.
– Пять лет почти тебя не было, молодой господин… – кудахтал старик. Увидел Волкодава и даже отпрянул: – А это кто?..
– Мы с ним давно путешествуем вместе, он стал моим братом, – ответил Иригойен. – Называй его Волкодавом.
– Воистину диковинные у тебя друзья, молодой господин… – вздохнул дед, не иначе уверенный, что чужеземец не понимает его речь. – То-то батюшка бы твой удивился…
Похоже, старый слуга знал Иригойена с детства. Волкодав решил, что соседи, впустившие скитальца, были скорее всего людьми добрыми и приличными. Известно же: в правильном доме и кошка выходит к гостям, не опасаясь пинка, и седобородый раб ворчит на хозяйского сына, блюдя порядок и честь.
Они вернулись к зарешёченному окошку. На сей раз привратник отворил не прекословя. Волкодав опять остал ся один.
Он прошёлся по пустынной улице туда и сюда, потом сел под стеной, скрестил ноги и стал правильно дышать. Сперва – так, как учил Мхабр. Затем – как показывала мать Кендарат. Затаил дыхание и взялся считать удары сердца, только до кругов перед глазами доходить на всякий случай не стал. Получилось, что сегодня он уплыл бы под водой раза в полтора дальше, чем в том озере у Рудой Вежи.
Между каменными заборами гулял ветер, летали мёртвые листья. Волкодаву всё время казалось, будто из-за угла вот-вот выпрыгнет перекати-поле, а в кружении листьев зашелестит голос, выводящий заунывную песню. Не надо, Катим. Пожалуйста. Ты его обязательно найдёшь. Только не здесь. И не сейчас.
Он, оказывается, боялся, как бы потомок злодея не сыскался среди родичей Иригойена или его добрых соседей. Каково-то было тем, кто прежде меня предлагал её проводить – и возвращался с этакой гостьей в родную деревню…
По ту сторону калитки звякнул засов. Волкодав повернул голову, но подниматься не стал, потому что шаги принадлежали не Иригойену. Появился старый раб. В его корзине, прикрытые полотенцем, горкой лежали витые булочки с корицей и мёдом. Дед сердито посмотрел на Волкодава и пошёл прочь, осуждающе тряся бородой.
Венн встал и пошёл следом.
– Погоди, дедушка…
Старик оглянулся и так вцепился в корзину, словно ждал нападения.
– Не про твою честь плюшки! Это внукам моего господина!
– Погоди, дедушка, – повторил Волкодав. Складные речи по-прежнему давались ему с немалым трудом, но, когда нужда заставляла, он
