Время духов. Часть II - Галина Тевкин
Эйк смотрел на осунувшееся лицо, глаза — он никогда не думал о том, какого цвета глаза уважаемой Айрис. А сейчас не мог оторваться от доверчиво распахнутых навстречу ему темных, затягивающих в глубину омутов. Уважаемая Айрис! Всезнайка и Председатель! Она наивна, как малый ребенок! Как он мог ненавидеть ее! Что ему сейчас с этим делать? Эйк не хотел уточнять, что это. Их вытащат отсюда. Она успокоится. И все будет по-старому.
— Бывает по-разному. Я никому не рассказывал. И тебе не сказал бы. Но так получилось.
В зыбком, переменчивом свете где-то там, высоко, пытающейся заглянуть к ним через щели в куполе луны все — и лицо Айрис — выглядело нереально, отстраненно. Только свет темных провалов-глаз, хрупкость чутких пальцев, сжимающих его руку. Чувствовать ее рядом… Можно было говорить… Можно было признаться… Даже в том, что хотелось, следовало забыть.
— Я ненавидел тебя, потому что ненавидел и презирал себя.
— Как это? Зачем?!
— Искал виноватого. Хотел переложить свою вину за случившееся на кого-то другого. Ты подходила на роль виновницы-злодейки.
— Я не понимаю. Не сердись. Я многого не понимаю. Хлопотунья, — Айрис кое-как справилась с голосом, — говорит — говорила, — что поступки Разумной Протоплазмы — так она называла людей, — лишены логики, непредсказуемы, их невозможно смоделировать. У меня было несколько «неадекватных» реакций, «неудачных» опытов здесь на Терре. Я боюсь вновь сделать или сказать что-то не то или не так.
— Тебе нечего бояться. Ты все говоришь и делаешь, — Эйк замялся, как сказать человеку, что он идеален. Как сказать женщине с социальным опытом малого ребенка, что… именно то, что он хочет сказать…
Эйк лишь крепче прижал к себе, чувствуя даже через одежду, каждой клеточкой своей кожи совершенное тело этой женщины.
— Скоро нас «освободят», а я все никак не расскажу тебе о Мейми.
— Если тебе тяжело, трудно вспоминать — я знаю, как это, — то не надо, пожалуйста.
Она благородна и снисходительна. Он не выдержит ее открытого, без кокетства, доверия. Тем более, он обязан рассказать. Прошлое, его неприглядное прошлое заставит Айрис отнестись к нему по-другому. Эйк отрицательно покачал головой.
— Я должен. Мейми пошла в Экспедицию из-за меня.
— Как это?
— Знаю, об этом ничего не было в Характеристиках. И не могло быть.
Она слышит не первый рассказ о том, как «обманывали» отборочную комиссию. «Понимаю», — Айрис кивнула головой.
— Мейми — арфистка. Музыкант. Мы познакомились случайно. Начались отношения. Она была диковинным мотыльком в моей, — Эйк запнулся, как объяснить это ребенку.
— Говори, как есть. Я не знаю, не понимаю, когда надо стесняться. Это еще одно «странное» слово. Нам с Хлопотуньей было трудно его понять.
— Ладно. У меня было много девушек. У рейнджеров и следопытов так бывает. Мы пользуемся успехом у женщин.
— Да, вы все очень… видишь, я тоже ищу слова, — привлекательные. Я пыталась объяснить Хлопотунье, почему ты мне нравишься, но не смогла. Она сказала, что очень много слов, но мало смысла.
Опять она о Хлопотунье! Всю жизнь так будет. Как же иначе: вся ее жизнь — каждая минута, вздох, мысль — были связаны с ВИСМРой.
— Ну, хорошо. У тебя с Мейми были «отношения». Наверное, это хорошо, приятно — «отношения».
— Да, отношения были. Но они быстро закончились. Я думал, что закончились.
— О… — Айрис сжала его кисть. — Девушка думала по-другому.
— Но ты же сказал ей? Рассказал. И она тебе не поверила!
— Невозможно заставить человека поверить в то, во что он не хочет верить!
— Мне кажется… Я не знаю. Отношения — это когда любишь кого-то. Но если любишь, как это — взять и разлюбить? Может быть, потому, что я никогда не любила… Как это сказать — я любила и сейчас люблю и Маму, и Папу, и Хлопотунью. И всегда буду любить их. Но так, как в книгах или фильмах — я много знаю, ты не думай, — это я не знаю.
Чем дальше, тем сложнее. Эйк чувствовал себя… Взрослый мужик стесняется какой-то… Ну, как тут объяснить, сказать? А, как есть!
— Отношения — это не обязательно «любовь», как в твоих книгах и фильмах. Это чаще всего просто секс.
— Секс… О, я знаю!
— Опять скажешь, что читала и видела. И что, твоя Хлопотунья сказала, что эти фрикции, используемые для воспроизведения потомства, функциональны и понятнее, чем эфемерная любовь.
— Да. Примерно так. Но… откуда ты знаешь?!
— Я просто догадался. Это нетрудно. Не обижайся, прошу тебя.
— Нет, что ты. Только не говори о Хлопотунье так. — Айрис не объяснила. Но Эйк понял: ей не понравился его тон. Она права. Надо следить за своим языком. — И что же дальше, с Мейми?
— Отношения зашли в тупик. Вернее, она не хотела поверить, что все кончено. Мне было и жалко ее, и тяжело. Но заставить себя заниматься любовью…
— Ты имеешь в виду — сексом?
— Пусть так — заниматься сексом с тем, с кем не хочешь, не для меня! Тут случайно я встретил Маркеса. Мы земляки. Я приехал на похороны отца. Мама умерла, когда я был совсем маленький. Не помню ее. А Маркес продавал семейное ранчо. У него тоже никого не осталось. Какие-то дальние родственники… В общем, мы разговорились. Маркес кончал Специальную школу. Но не сошелся с командиром — так мне объяснил. И шатался без дела. Он-то и рассказал мне об Экспедиции. Терять мне тоже было нечего. Решил рискнуть. Прошел несколько туров. И тут опять появилась Мейми! Вот и скажи ей, что на этот раз все — это все!
— А она решила…
— Ну да! Кто поймет влюбленную женщину!
— Ее, конечно, взяли. Я видела Характеристику. Бортич-Бови нужны были такие специалисты. Музыкант — певица… И ты не знал?
— Клянусь тебе — нет! Я подумал, что Мейми все, наконец, поняла, и… — Язык у Эйка не повернулся сказать «отстала». — Все. Можешь представить, что я почувствовал, когда увидел ее в капсуле.
— Эйк, бедный, бедный…
— Нет, лучше не представляй. И на Коло, когда я прошел инициацию и узнал… Знаешь, слухи расползаются быстро… а ты, такая вся «деловая», холодная… А главное — живая! И там, на Мемориале, когда их хоронили и потом все разговаривали, и поздравляли друг друга. И ты — прямая и гордая… Я смотрел на тебя и ненавидел! Тебя живую.
Вот, вот откуда я знаю Эйка! Этот взгляд! Тот мужчина на Церемонии,
