Мэтью Стовер - Бог войны
Как вождь варваров в его видениях.
Как его кошмары про жену и дочь.
Чтобы сокрушить этого выдуманного Ареса, Кратосу пришлось бы одержать верх над собственным разумом. А если бы это было по силам спартанцу, то никогда бы не пришлось служить Афине. Он сам поборол бы свои кошмары и стер память о совершенном преступлении.
Но Кратос не обладал такой силой. Он понимал это. Выдуманный Арес — враг, которого не удастся одолеть, пока Кратос не одержит победу над самим собой.
И он отступился.
Глава двадцать пятая
Когда заря розовыми перстами нежно коснулась неба на востоке пустыни, Кратос уже стоял на крыше здания, венчавшего скалу, которая возвышалась в самом центре храма Пандоры. Храм, в свою очередь, был высечен в горе, прикованной цепями к спине титана, приговоренного к вечным скитаниям по пустыне Потерянных Душ.
Стоило на горизонте вспыхнуть первому проблеску колесницы Гелиоса, как вокруг спартанца появились три гигантских силуэта: статуи Зевса, Посейдона и Аида высотой в добрые полстадии. Три божественных брата стояли лицом друг к другу, вытянув вперед руки, на которых лежал огромный диск, с отверстием в середине, изготовленный из того же материала, что и сами статуи. Материал этот — загадочное вещество прозрачнее стекла — был заметен только благодаря бликам в местах изгибов. Там, куда солнечные лучи не попадали, статуи были абсолютно невидимы.
Кратос подбежал к ним. Афина сказала, что ящик находится на вершине храма, а выше статуй, очевидно, ничего нет. Подойдя к одной из них, он обнаружил, что ее основание, находящееся в тени, не только невидимо, но и вовсе нематериально. Изваяния существовали только в свете зари.
Спартанец посмотрел вверх на богов и нахмурился. На то, чтобы добраться до оберегаемого ими сокровища, у него ровно столько времени, сколько длится рассвет.
Зевс стоял ближе всех к востоку и был освещен лучше остальных. Кратос высоко подпрыгнул, надеясь дотронуться до озаренного участка статуи. Поверхность оказалась теплой и твердой, но скользкой, словно смазанное маслом стекло. Спартанец прыгнул снова, пытаясь воткнуть клинок в статую, но добился только того, что она зазвенела подобно хрустальному колоколу, а на невидимой поверхности осталась лишь небольшая царапина.
Вместо того чтобы стихнуть, звон становился все громче и резче, пока наконец нараставшая боль не заставила Кратоса зажать уши руками. Следующей от восточного края крыши стояла статуя Посейдона. Спартанец подбежал к ней, заранее приготовившись к оглушительному гулу, отнял руки от ушей, подпрыгнул и в свете солнца ударил Посейдона клинком Хаоса.
Статуя отозвалась более низким и глубоким звоном, который усиливался быстрее, чем предыдущий звук. Дальше всех от рассветного солнца — что было весьма логично, как подумалось Кратосу, — находился Аид, владыка подземного царства. Звон от удара о статую получился самым гулким и мрачным, он все набирал и набирал силу, и спартанцу уже казалось, что в мире не осталось ничего, кроме этого звука.
Зажимать уши было бесполезно. Кратос на ватных ногах добрел до центра треугольника, образованного тремя статуями, и рухнул на колени. Когда солнце добралось до этого места, обычный камень под ногами оказался прозрачным круглым окном; сквозь него прямо под собой спартанец увидел покои архитектора и трон, на котором восседал некто в доспехах. Он, казалось, не обращал никакого внимания на доносившиеся сверху разрушительные звуки.
Окно, по видимости, было изготовлено из того же вещества, что и статуи, которые, несмотря на все усилия, Кратосу не удалось даже поцарапать. И тут ему вспомнились рассказы об огромном медном родосском гонге, звук которого обладал такой силой, что в округе на десяток стадий лопались стекла. Чувствуя, что еще немного, и то же самое произойдет с его черепом, Кратос решил: надо хотя бы попробовать. Он наклонился к окну и резко ударил кулаком.
С громким звоном круглое окно разлетелось на миллион осколков, похожих на пылинки. Ужасный аккорд вмиг оборвался. Кратос полетел вниз сквозь образовавшееся отверстие, словно камень, брошенный в колодец.
Судорожно повернувшись в воздухе, он упал прямо на архитектора так, что оказался сидящим у него на шее, а обе ноги уперлись в подлокотники трона. С громким скрежетом трон начал разворачиваться, Кратос спрыгнул на помост, и вращение прекратилось.
— Итак, архитектор, — заговорил он, — ты предсказал мне смерть, но вот я здесь.
Коринфский шлем повернулся к нему, и через прорези для глаз спартанец увидел холодные зеленые огоньки.
— Никому еще не удалось выжить на Арене воспоминаний.
— До сего дня.
— Но ящик Пандоры тебе не заполучить никогда.
Архитектор поднял палец в металлической перчатке, и стоявшая у него на коленях коробка открылась. Кратос схватил его мертвой хваткой за запястье. Броня оказалась неожиданно горячей.
— Довольно фокусов, — сказал спартанец. — Говори, как добраться до ящика, и я оставлю тебя в живых.
— Не оставишь, потому что я уже мертв.
Кратос сдавил руку архитектора так, что доспехи смялись.
— Ты жив настолько, что можешь разговаривать. Значит, тебе можно причинить боль.
— Поступай как знаешь.
Спартанец зарычал и сжал кулак. Броня раскрошилась, словно сухой лист, но вместо крови оттуда пошел обжигающий пар. Кратос выругался, дернул за руку и оторвал ее совсем. Из места разрыва с шипением вырвался еще один клуб пара, который рассеялся, как только плечевое сочленение закрылось металлической пластиной.
Кратос, нахмурившись, заглянул внутрь оторванных доспехов — ни плоти, ни костей, только непонятные медные трубки и шестеренки.
— Что ты такое?
— Я то, что осталось от архитектора, — ответил голос, звучавший, как теперь заметил Кратос, не из шлема, а откуда-то из-под помоста. — Я его финальное творение.
— Антикифера… — выдохнул изумленный спартанец.
— Я управляю храмом. И я — твое последнее испытание. Взгляни на коробку, что у меня на коленях.
Кратос подошел ближе и вгляделся в загадочное приспособление. Через большое отверстие в крышке виднелись многочисленные тонкие стержни — он догадался, что это иглы, причем диаметр каждой точно соответствовал диаметру пальцев на металлической перчатке оторванной руки. Кратос догадался, что надо давить на тупые концы — от положения игл и их сочетания зависит работа всех механизмов в храме.
— Нажми. Все равно где.
Спартанец задумался. А что, если это не простые иглы? С ядом на конце? Но какой яд может действовать спустя тысячи лет? Если кто и знал ответы на эти вопросы, то только архитектор.
