У порога - Юрий Витальевич Яньшин
— Нет, — помотала она головой и глаза её при этом зажглись каким-то внутренним пламенем. — Ты ничего не понял. Книга совсем не об этом.
— А о чем? — с интересом поглядел Афанасьев, не без труда узнавая прежнюю Веронику в этой светящейся тайной страстью женщине.
— Она, прежде всего, о переоценке ценностей. Всё, что было до сих пор, в большинстве своем оказалось ненужным и отринутым. И наоборот. Всё, что не имело значения до этого, приобрело неподдельную ценность. Деньги, драгоценности, положение в обществе, в соответствие с номенклатурой, всё и разом кануло в Лету. А на первый план вышли недооцененные до сего времени вещи, как еда, патроны, мужество, сообразительность, умение работать, и умение применять полученные знания. И чувства. Обычные чувства между людьми. Они стали совсем другими и поднялись на другой уровень. Людям, привычным к однообразию жизни так не хватает порой искренних чувств. Я еще вчера начала читать книгу, но умею быстро это делать. Прочитав, всего лишь треть, я поняла, насколько герои раскрыли свои характеры, знания, помыслы и чувства, дремавшие в них. И я даже подумала: «Вот как было бы хорошо, если бы и мы с тобой смогли бы так неожиданно поменять всё вокруг себя — обстановку, окружение, занятия». Мы бы ходили с тобой на охоту, и я с копьем или луком прикрывала бы тебе спину. А по ночам мы лежали бы под небом и разглядывали совсем незнакомые созвездия.
Произносить подобные слова, лежа на кровати было не совсем удобно, поэтому она скинула ноги на пол и села рядом с ним, сжимая его колено своей рукой. Она произносила свой монолог с такой убежденной страстностью, что он невольно залюбовался ею. Такой романтичной он её еще никогда не видел.
— Так ты, что же, — шевельнул он бровями, — на полном серьезе мечтаешь оказаться в роли «попаданки»?
— Мечтаю! — коротко кивнула Вероника головой и добавила. — Хоть это и глупо для бабы, которой через три года будет уже сороковник, но я очень бы хотела попасть с тобой туда, где всё проще — обстановка, люди, отношения. Хочу туда, где ценится именно сам человек, а не место, занимаемое им. Хочу туда, где слова любви, слетевшие с губ, доказываются каждодневными поступками.
— На меня намекаешь? — шмыгнул он носом.
— И да, и нет. Я люблю тебя, и я хочу быть с тобой, но не с тем, перед кем расстилаются царедворцы, улыбаясь в глаза, а за спиной корча презрительные гримасы. Я хочу быть рядом с воином, сидящим в седле, а не императором на троне. Хочу быть не просто плотской утехой для стареющего героя, а чтобы свист от пролетающих стрел и лязг мечей будоражил обыденность. И я в шлеме и кольчуге рядом с тобой — спина к спине. Не знаю. Наверное, я слишком сумбурно и непонятно выражаюсь. Мысли и образы мчатся в моем сознании, как взмыленные кони.
Она сделала короткую передышку в изложении своих тайных чаяний. Он не стал перебивать её мысли, продолжая разглядывать свою женщину с удивлением и щемящей жалостью. Вероника глубоко вздохнула и закончила «дозволенные» речи, подобно Шахерезаде:
— Ладно. Проехали. Не обращай внимания на истеричную бабу. Просто нервы расшатались, — сказала она, словно отбивала телеграмму.
— Я понимаю…, — начал было он, но Вероника быстро осадила его со своими оправданиями. — Ни хрена ты не понимаешь, Афанасьев! Ты — там, я — здесь. Но даже когда ты здесь, то всё равно, ты — там.
— Прости меня за то, что я заедаю твой век, — проговорил он глуховатым голосом, опустив голову. — Мне, наверное, вообще, не следовало затевать всё это с тобой. Я понял. Тебе нужен герой, а я не герой и никогда уже им не стану. И вовсе не из-за негероического характера, а просто потому, что времени уже нет. Раньше надо было геройствовать, — проронил он, не поднимая головы.
Вероника живо среагировала на «похоронные» речи своего престарелого возлюбленного. Она подалась к нему всем телом и, склонившись корпусом, постаралась вывернуть свою голову так, чтобы заглянуть ему в глаза:
— Всё-таки, Афанасьев, какой же ты у меня дурачок, — прошептали её губы, а правая рука, тем временем, крепко обвила его шею. — Ты мой последний рыцарь, и мой последний герой. Такой, какой есть. И тебе от меня так просто избавиться не удастся. Даже не надейся.
Только-только они собрались слиться в страстном порыве, как раздался резкий и громкий звонок, который исходил со стороны телефонного аппарата, стоявшего на прикроватной тумбочке. Телефон был связан с коммутаторной линией внутренней связи, а значит, звонил кто-то из «местных».
— О, чёрт бы вас всех побрал! — вскрикнул Афанасьев, с негодованием срывая трубку с рычага. — Слушаю!
— Здравия желаю товарищ Верховный! Начальник дежурной смены КПП, капитан Гостевой! — как и положено, по Уставу внутренней караульной службы, представился охранник. — Простите за беспокойство, но к вам посетитель.
— Кого чёрт принёс?! — не удержался и рявкнул Афанасьев, раздосадованный до состояния бешенства из-за того, что пришлось прерваться на самом интересном месте.
— Ещё раз простите, но чёрт, как вы только что заметили, принес Местоблюстителя Русской Православной Церкви — митрополита Евфимия, — дерзко осмелился пошутить капитан-охранник.
— Чего ему надо, на ночь глядя?! — продолжал выказывать недовольство глава светской власти.
— Не могу знать, товарищ Верховный! — четко отрапортовал дежурный смены.
— Ладно, пропустите, — хмуро буркнул Афанасьев, швыряя трубку на рычаги.
Затем снова её поднял, чтобы связаться с внутренней охраной:
— Диспетчер! — рявкнул он, на ни в чем не повинного связиста.
В ответ тут же раздалось:
— Слушаю, товарищ Верховный!
— Дайте дежурного смены внутренней охраны!
Телефонист мгновенно переключил связь на искомого абонента.
— Начальник дежурной смены внутренней охраны, майор ФСО Иванов на проводе, товарищ Глава Высше…
— Отставить, майор! — неласково перебил его диктатор. — Слушай сюда. Сейчас подойдет к вам митрополит Евфимий…
— Это тот, что за Патриарха? — в свою очередь перебил Афанасьева майор, уточняя.
— Да. Так вот, проводите его на второй этаж в гостиную, где камин. Пусть ждет.
— Есть, проводить!
Сзади послышались какие-то непонятные звуки: то ли кваканье, то ли всхлипывание. Он обернулся. Вероника, утопив лицо в подушку, надрывалась в приступе хохота.
— Дорогая, что с тобой?! — кинулся он к ней, не разобравшись толком, в чем дело.
— Ни-че-го! — только и смогла произнести по слогам женщина, сотрясаясь всем телом от накатившего на неё веселья.
— Я тогда пойду, а? — нерешительно потоптался он возле неё, с трудом соображая, что могло вызвать в ней такую
