Сумрачный лес - Роннефельдт Каролина
Старик Пфиффер посмотрел на нее с жалостью.
– Может статься, что все злоключения этой ночи прекратятся на какое-то время. Я очень на это надеюсь. То, что они явились летом и даже пересекли границу, страшная угроза для всего Холмогорья, не стану отрицать, но пока это всего лишь угроза. Так мне кажется по опыту, а сужу я по тому, что знаю о темных силах.
– Что еще вы о них знаете? – не отставала Гортензия. – Прикажете поверить, что легенды и детские страшилки воплощаются в жизнь? Или же они всегда были правдой, а не бабушкиными сказками, как мы думали? В ночи вспыхивают бледные огни, где видны люди, идущие к нам из мрачной страны. Потом волки, которые охотятся в небе вместе с бурей, набрасываются на путников, когда им вздумается. И, наконец, вы сами шепчете волшебные заклинания, придающие силы тому, кто готов упасть замертво? Что все это значит и кто вы такой, спрашиваю я вас, Одилий Пфиффер?!
– Я тот, кем был всегда, – ответил ей старик тем тоном, каким говорят с несмышленым ребенком. – А кто они, ты и сама знаешь. Помнишь, как разорвались тучи и выпустили волков? Можешь отрицать сколько угодно, да только правда так и останется правдой.
Гортензия задумалась.
– Дикая Охота? – прошептала она почти беззвучно, но все услышали ее без труда. Сразу же наступила мертвая тишина, даже снаружи. – Так, значит, это правда? Самая жуткая из всех страшилок нашего детства – правда?
Глаза Карлмана округлились. Его детство едва закончилось, и, хотя он чувствовал себя слишком взрослым, чтобы сидеть с детьми и слушать сказки, он не забыл ни одной из вечерних этих историй. Некоторые из них ужасали настолько, что их рассказывали, лишь дождавшись, когда самые маленькие уйдут спать. А тем, что постарше, потом приходилось набираться смелости и заглядывать в поисках чудищ под собственную кровать.
Карлман помнил, как с замиранием сердца свешивался с кровати и всматривался в неясный сумрак под ней. Не блестят ли там, на стене, чьи-то узкие глаза? Не прячется ли за черным контуром в левом углу скрюченная фигура? Он долго думал об этом, стараясь убедить себя, что все чудища вымерли давным-давно. Однако успокоиться до конца не удавалось, и потому, погасив свечу, он лежал под одеялом, вслушиваясь в темноту комнаты, – настороженный, готовый ко всему, будто натянутая струна. А потом, несмотря на все страхи, все же засыпал. На следующее утро ужасы забывались, и при ярком дневном свете, как ни странно, по спине пробегала приятная дрожь, как будто он благополучно вернулся домой после опасного испытания.
Рассказы о Дикой Охоте темными зимними вечерами, когда снаружи завывала буря, занимали его больше, чем любые другие, ведь личность страшного Охотника, который гонит сквозь облака сонмы призрачных существ, всегда оставалась тайной. Даже самые одаренные сказочники, никогда не скупившиеся на приукрашивания, не находили слов, когда речь заходила об этом порождении мрака, и говорили о нем лишь намеками, словно подробное описание могло навлечь беду. Именно эта таинственная пустота делала фигуру Охотника куда более грозной, чем любой дракон, оборотень или горный тролль, как бы ярко их ни изображали.
Карлман одного за другим оглядел сидящих в пещере, чьи лица были освещены мерцающим светом фонарей. Вид у квенделей был смертельно усталый и растерянный. Сам-то он не изменился. А вот старик Пфиффер выглядел скорее встревоженным и озадаченным.
– Так кто вы такой, Одилий, и откуда у вас магическая сила? – повторил Биттерлинг вопрос Гортензии, покачивая головой, словно не в силах поверить в происходящее. – Может быть, вы вовсе не один из нас, а волшебник из потустороннего мира, ведь вы так много знаете о нем – гораздо больше, чем рассказываете.
Пока Звентибольд произносил эту маленькую речь, на лице Одилия появилась улыбка. И, увидев, как он улыбается, спутники были вынуждены признать, что перед ними тот самый добряк-квендель, которого они все знали.
– Мой дорогой Биттерлинг, – начал старик, обращаясь ко всем, – я могу успокоить и вас, и остальных. Чистосердечно заявляю, что я – истинный квендель и намерен оставаться им до конца своих дней. Просто я, как и некоторые другие жители Холмогорья, пытаюсь сохранить древние знания, которые остальными были забыты, чего, как я теперь понимаю, не должно было случиться. Когда мы вернемся домой, я непременно расскажу об этом подробно, и тогда давно потерянное в сумерках истории предстанет перед всеми. Назвать меня волшебником – это уж слишком… Я владею лишь парочкой скромных приемов, чтобы укрепить себя в трудную минуту, не более. Разве назовешь мою помощь иначе? Иногда достаточно чая из целебных трав, а порой нужно кое-что покрепче, – закончил он свою речь и лукаво подмигнул.
Все молча обдумывали его слова.
– Я верю Одилию! И всегда верил, – решительно заявил Карлман. – И расскажу об этом всем, кто захочет меня слушать.
– Если мы когда-нибудь выберемся отсюда и будем достаточно целы, чтобы вообще что-то рассказать, – вздохнул Звентибольд, но вид у него был уже не такой тревожный. Только Гортензия смотрела прямо перед собой с неопределенным выражением лица и, казалось, полностью погрузилась в мрачные мысли.
Пфиффер дружелюбно кивнул Карлману и взял один из двух фонарей. Поднявшись на ноги, он направил свет в ту сторону, где проход круто уходил вниз. Карлман, который сидел ближе всех к тому месту, с интересом подался вперед.
– Там ступеньки! – вдруг закричал он и так резко вскочил, что кот рядом с ним вздрогнул. – Елки-поганки, смотрите, настоящая лестница! Это не природная пещера! Ступеньки сделаны из камня, их кто-то построил… Выходит, еще одна старинная легенда оказалась правдой! Ведь именно об этом и говорил Эппелин: кто-то давным-давно прорыл туннель под живой изгородью, а дыра в стене – это вход!
Карлман в восторге смотрел на свою находку. Рядом с ним вглядывался в глубину старик Пфиффер, а Звентибольд и Гортензия, тоже поднявшись, заглядывали ему через плечо. Не было никаких сомнений: лестница из выветрившегося камня круто уходила вниз, в глубину. Свет фонаря доходил не очень далеко, и, чтобы лучше видеть, Одилий осторожно спустился на несколько ступенек.
– Ну как, вы можете что-нибудь разобрать? – робко прозвучал голос Звентибольда.
– Лестница продолжается так же, как и начинается, – сказал Одилий, – уж насколько можно судить при свете маленького фонаря. Но, похоже, она такая крутая только в самом начале, потом спуск становится более пологим.
– Мы туда пойдем? – спросил Карлман.
Несмотря на все переживания, в нем вспыхнула жажда приключений. Невероятно, но сейчас они, видимо, попали в самую гущу истории Эппелина. Старый Пфиффер был прав: этой ночью настоящий мир смешался с миром сказок и легенд. Не успел Одилий ответить, как Карлмана кто-то крепко схватил за руку. Это была Гортензия, которая пыталась помешать ему уйти в глубину.
– Ты останешься со мной, мой мальчик! – зашипела она. – Помни, что мы пообещали твоей бедной матери, когда в припадке безумия позволили тебе отправиться с нами в это страшное путешествие.
Карлман уже собирался возразить, как снизу раздался крик Одилия:
– Что бы там ни было, оно вряд ли хуже того, что ждет нас за стеной!
– Я в этом не уверен, да и никто не может знать наверняка, – ответил Биттерлинг, упрямо не двигаясь с места. – Уж лучше ждать здесь, пока не взойдет солнце, осталось недолго.
Одилий повернул назад, поднялся по ступеням и, подойдя к остальным, произнес:
– Однако ночь еще не закончилась… Мой дорогой мальчик, – обратился он к Карлману, – может, твой друг Эппелин, достойный внук Бозо, сказал, куда ведет этот проход и как по нему пройти?
Убедившись, что старик Пфиффер спрашивает всерьез, Карлман освободился от хватки Гортензии.
– Не совсем. Он говорил о множестве ходов, о настоящем лабиринте, который начинается под живой изгородью и тянется под лугами между Зеленым Логом и Краппом.
– Елки-поганки, откуда бы квенделинскому мальчишке все это знать?! – раздраженно воскликнула Гортензия. – У него что, есть карта, как у кузена Бульриха?
