Дикий, дикий Запад - Екатерина Лесина
Устали.
Я вот зверски устала. И потому молчала. Сидела, крутила колечко на пальце… надо же, у него и колечко нашлось. Я бы взяла и из тех, которые прибрала от древнего зла, потому как от зла тоже польза в хозяйстве быть должна. Но Чарли воспротивился.
Мол, не дело это, чтобы графская невеста и всякое там носила.
Кольцо снял. С мизинчика. Мне аккурат впору пришлось. Глаза у Эдди так и блеснули, и я тайком ему кулак показала. Говоря по правде, до сих пор сомневаюсь, что вся эта затея не его придумка. Может, не так все плохо, как он рассказывает.
Я бы, может, и спросила. Но устала.
Еще там, в догорающей закатным огнем прерии, вымоталась. И молча приняла кольцо, так же молча надев на палец Чарли одно из тех, древних, в которых не чуяла зла, да и вовсе Силы.
А потом появилась сиу, будто только и ждала, когда мы кольцами обменяемся.
Глянула на нас.
Рукой махнула и сказала:
– Едем. До убежища недалеко.
Оказалось и вправду недалеко. И странно даже, как не увидели мы эту хижину, что встала посеред прерии. Темные стены, укрепленные камнями, черная крыша. Те же травы. Навес для дров и колодец, сложенный из камней. Вода в колодце была темной и пахла тиной, но лошади пили ее жадно, люди тоже не брезговали. Я вот пила, пока не решила, что еще глоток, и лопну.
Чарли…
Жених.
Надо же, у меня – и жених. Что бы матушка сказала? Известно что… что мы с Эдди вовсе страх потеряли, над живым человеком изгаляться. И велела бы кольцо вернуть.
Может, и правильно?
Я покосилась на Чарльза и неожиданно встретилась с ним взглядом. Хотела отвернуться, но тогда бы получилось, что я ему или глазки строю, или вовсе тайком подглядываю. Вот и сидим.
Пялимся друг на дружку.
Хороший он.
И сестру любит. Небось, кроме Эдди я не знаю таких, которые бы за своей сестрой да на край света поперлись. И оттого ноет сердце, дергается. Хочется сказать, что все-то у него получится.
Обязательно.
Эдди поможет.
И доберемся мы до того города. А потом и домой. И там уже я верну перстень. Попрощаюсь. Пожелаю чего-нибудь этакого, вежливого.
– Такое ощущение, что пылью я пропитался до костей, – тихо произнес Чарли, подсаживаясь чуть ближе. Не настолько, чтобы вывести Эдди из задумчивости, хотя… видит братец все распрекрасно.
И, верно, думает, что от невесты до жены путь недолгий.
Да только… Чарли ведь граф.
А я?
Проклятая кровь давно сгинувшей цивилизации? Охотница за головами? Магиня-недоучка… И вообще, я себя в зеркале видела. Какая из меня графиня?
– Это пройдет. Оно так всегда, – откликнулась я. Наверное, следовало поговорить о чем-то ином.
Рассказать, к примеру, о том, что вчера узнала. Это ведь важно. Очень важно. А я про пыль.
– Я когда возвращаюсь, то пару часов в ванной лежу. Мамаша Мо ругается. А потом приходит и помогает от пыли отскоблиться.
И опять что-то не то ляпнула. Небось, на Востоке девицы не запыливаются до такой степени, что им посторонняя помощь нужна.
Они если и выходят из дому, то в парк. А в парке какая пыль? Еще знаю, что там зонтики носят. Не в парке, на Востоке. От солнца. А мне уже, наверное, поздно. Шкура у меня потемнела и задубела, никакой зонтик не поможет.
– А это вообще возможно? – поинтересовался Чарли. – Мне кажется, что я с ней настолько сроднился, что вовек теперь не избавлюсь. И опять обгорел.
– Что есть, то есть.
– Маменька моя пришла бы в ужас.
– Моя тоже. – Стало приятно, что есть у нас с ним что-то общее.
– Как она вообще тебя отпускает? – Чарли подвинулся еще ближе. Оно, конечно, удобнее, чем орать через костер, да только стало вдруг… жарко?
Или неуютно?
Или наоборот? Если… если он жених, то это вполне прилично, рядом сидеть?
– Не знаю. – Я покосилась на графа. И вправду запыленный. И облезлый. И смешной вместе с тем, но глядит так серьезно. – Наверное, я всегда была такой. Дикой. Мамаша Мо говорит, что драть меня надо было. А мама всегда жалела. Она хорошая.
– Всецело с этом согласен.
– Ей бы нормальную дочку, такую, которую нарядить можно. А я… Сколько себя помню, мне вне дома было легче, чем в нем. Она пыталась. Честно. Платья шила. Прически делала. Только… ты же видишь, что ни делай, а все одно бесполезно.
– Почему?
– Издеваешься?
Не похоже. И взгляд такой… такой… нет уж, хотелось бы верить, да правду я знаю. Я не наивная дурочка, которая только и живет, что надеждою на любовь.
Где я и где любовь?
То-то и оно.
– Ты очень необычная девушка, Милисента. – Чарли протянул руки к огню. – Признаюсь, ты пугаешь. Не в том смысле, что ты ужасна. Но я привык к другим.
Охотно верю.
И впервые, пожалуй, мне захотелось стать этой другой! Чтобы как в журнале, чтобы кожа белая и волосы ровные, куделечками уложенные. Чтобы бантик и шляпка, и платье в полосочку. Или вот в цветочек.
Перчаточки.
Зонтик.
Раньше там, в сарае, на танцах, я представляла себе, как однажды они все увидят, что Милисента Годдард тоже красивая! Но теперь… теперь мне страстно, мучительно захотелось стать красивой.
Как они.
– Я привык, что женщины милы и беспомощны. Что о них нужно заботиться. Оберегать. Защищать.
Ага, а у меня револьвер есть. И даже два.
Я сама защититься могу. И он об этом знает.
– Что они подобны оранжерейным цветам…
– А я – репейник?
Получилось как-то… зло, что ли?
– Нет, скорее уж… Знаешь, они бы просто не выжили здесь. – Ему явно стало неловко. И мне тоже, потому как могла бы и промолчать. В конце концов, Чарли не виноват, что я такая, какая есть.
И никто не виноват.
И… не поеду я на Восток.
Во всяком случае, мужа искать, потому что ничего хорошего из этого не выйдет. Останусь здесь. До двадцати одного года не так и долго. А там заберу деньжата, завещанные Великим Змеем, и… я всегда хотела поглядеть на море.
– Ты видел море? – спросила я, прежде чем он скажет что-то, что напрочь все испортит.
Например, что я тоже красивая.
По-своему.
Мне это уже говорили, и я четко научилась понимать, что в этом вот «по-своему» ничего хорошего нет. Что оно вроде как извинение, мол, мы-то знаем правду, но говорить ее невежливо.
– Видел, – сказал Чарльз, выдохнув с облегчением.
Может, конечно, он
