Разбитая наковальня - Данила Ромах
Три луны на небе стояли треугольником. Уже остывали девять мертвецов, под утро от которых не останется даже костей – лишь пыль в могучих лапах. В живых остался лишь безымянный, сжимая товарища меча осколок.
«Странно, – сказал Богкар Хар, окидывая хладнокровным взором поле брани, – каждые двадцать лет, в ночь трёх лун, являются девять храбрецов, готовых столкнуться со мной, по одному от племени каждого… А ты, – взгляд остановился на бродяге, – стало быть, десятый… Кто ты? Ты не из их племён. Убирайся прочь, пока я милостив!»
Бродяга не вздрогнул от громогласного Девятого Сына. Не шелохнулся от огромных пылающих глаз. Лишь прошептал в ответ, скрипя зубами от злобы:
«Я уйду только с твоей головой».
И двое схлестнулись в поединке. Молодой мститель, пройдя путь длиной десять лет, учился не жить, а выживать. В нём навыки все сложились в незриму силу. Как меч или копьё чужое ломалось о крепкую кость Девятого Сына, бродяга поднимал оружие погибших товарищей и продолжал сражаться. Измотать, изранить, забрать ещё немного крови в землю – и добить!
Наконец бродяга выхватил из ножен свой клинок: тот самый, что принесён был морем. Острое лезвие клинка прошлось от груди до горла Богкар Хара, затем бродяга вонзил клинок в самое сердце чудовища. То было всего мгновение, перечеркнувшее Урзал Богк судьбу.
«Не может быть!.. – простонал побеждённый Богкар Хар, захлебываясь священной кровью, – Это и есть та плата за нашу щедрость? Вы, неблагодарные, грязные существа…»
Богкар Хар говорил с трудом, но бродяга слушал его внимательно, затаив дыхание.
«Вы, в отличие от нас, богов, несовершенны. Вы низки и глупы, но высокомерны. Единственное, что смогло вас объединить, – это общая угроза, единый враг. Вы не стоили смерти и перерождения моих сыновей, чью кровь вы пролили…»
Богкар Хар затих, умер владыка горы Даж. Погиб от рук ослеплённого яростью мстителя. Бродяга думал, сначала за ложь посчитал последнюю речь чудовища – и только после понял! На колени упал богоубийца в слезах и с бессильным воплем. Меч его чудесный треснул, выпал из руки – и как лёд разбился. Кричал безымянный, теряя силы, ум теряя:
«Что я наделал?! Какую ужасную ошибку я совершил?! Как можно ныне жить создателя убийцей?»
Недолго думая, безымянный вонзил окровавленный осколок клинка себе в грудь, пока до сердца не достал. Со слезами на глазах рухнул он рядом с Богкар Харом, с Богом Высшим, со Смерти братом.
Скончался безымянный.
Весть о победе над чудищем и погибшем безымянным герое пронеслась по Урзал Богк с первыми лучами трёх солнц. Люди собрались со всего острова, чтобы посмотреть на два бездыханных тела, что к сожжению готовили. Из раны Богкар Хара всё ещё сочилась светящаяся кровь.
Один из зевак, узнав в мертвеце-герое бродягу, что в деревне их бывал, воскликнул:
«Я знал этого воина! Он из нашего славного племени! Своим поступком он восславил родной дом!»
Толпа наполнилась выкриками несогласия.
«Нет, постойте, этот бродяга – это наш сожитель, он нашему вождю как сын родной!» – завопил кто-то из толпы.
Так устный спор быстро обратился в драку. Сначала с кулаками, а потом вовсе с обнажёнными мечами бросились друг на друга бывшие союзники. Нет больше никаких союзов – лишь себе примерить подвиг желали мертвеца! Кровопролитная бессмысленная бойня вновь загремела на острове Урзал Богк.
Когда толпа поредела от потерь, обычный рыбак, оказавшийся ближе всех к телам, парой неумелых ударов меча отсёк голову трупу бродяги.
«У меня его голова! Я забираю её себе!» – крикнул он и убежал прочь, тряся трофеем в воздухе.
Одуревшие от крови жители также захотели оставить себе хоть ухо, хоть фалангу пальца от двух бездыханных легенд. Народ устремился к телам, переступая через своих мёртвых соплеменников. Люди рубили и резали героя и бога, растаскивали по кускам.
Ничего не осталось ни от Богкар Хара, ни от одолевшего его мстителя. Священные Дети позабыли уроки дружбы и единства от владыки горы Даж. Алчные, перемазанные кровью своего героя, своих собратьев и собственного творца, Священные Дети оказались отвратительны и убоги. Солнца поспешили скрыться за горизонтом, и только три луны смотрели на костры пустые.
После смерти Высшего Бога, чьё сердце горело пламенем живым, пока не обратилось в камень от увиденной жестокости человеческой, настигла гибель и Урзал Богк. Столетиями гаснул этот малый мир, пока последний рассвет свой не увидел посредь ночи – и обратился в прах.
И только легенды кровожадного мерзкого народа, будь они правдивы или лживы, мёртвым эхом доносятся до нас.
Дикая свита
– Лапа, Лапа! – тщетно подзывал Зубы свою соплеменницу. – Я нашёл! Нашёл ещё кусок!
Зубы нёсся сквозь чащу, полную запахов и звуков самого разного толка. То был лес густой, заросший всюду, кроме пары троп да трухлявых пней вдоль опушки, с трудом проходимый человечьими ногами. Зверь ловко просачивался под валежником, скакал поперёк ручьёв по обточенным камушкам, лишь иногда прислушиваясь к окружающему дикому миру: вдруг по крохотным следам его преследует голодная тварь?
В пасти Зубы держал тяжёлый по крысиным меркам свёрток. Тот пахнул, как вяленое мясо с каплей какого-то снадобья, и вечно норовил выскользнуть из Зубиной хватки. Крыс спешил на встречу с остальными и сильно опаздывал, проклиная ум двуногих и собственную глупость. Впрочем, как и всегда.
Зубам нравилось вести свои поиски в деревнях: там было много вкусных объедков и незнакомых, но интригующих запахов, источники которых стоило непременно погрызть. Местные двуногие в большинстве своём не держали кошек, а бродячие собаки были не чета покойному Вою – единственному Зубиному другу среди свиты господина. Волк и крыса быстро нашли общий язык, в отличие от грозной и неприступной Лапы, коей само присутствие Зубов было предельно противно.
То было чувство взаимное. Котов Зубы терпеть не мог по очевидным причинам. Вражда крысиного рода и рода кошачьего тянулась сквозь вечность ожесточённых битв, страшных предательств и тысяч смертей. И даже зов, коснувшийся звериных ушей, не мог до конца унять врождённую неприязнь между маленькой крысой и большой кошкой.
Но теперь приключения Зубов окончены. Зов сказал, что ритуал состоится уже сегодня, в час, близкий к закату. Владыка желал явиться в последних лучах солнц, а на рассвете вернуться к своим обязанностям. «Ступай к остальным, – молвил он в крошечной серой голове, – вы готовы».
Когда-то Зубы жил простым крысом, что промышлял совершенно
