Дуглас Брайан - Демоны степей
Инаэро поддакивал, как мог. Его и в самом деле поначалу переполняла горечь… Но постепенно это чувство начинало проходить. Любил ли он прекрасную Татинь так, как ему казалось прежде? Кем она была для Инаэро? Красавицей, желанной и кроткой? «Такие красотки, — бывало, морщила лоб Аксум, — только об одном и мечтают: выйти замуж за толстый кошелек и наплодить как можно больше толстых детей. С появлением первенца у таких портится характер, после третьего ребенка у них портится фигура, а после пятого с ними вообще не о чем разговаривать.»
Инаэро спорил, приводил свои доводы, но Аксум сердилась уже нешуточно: «Поживем — увидим, только бы не было поздно».
И вот теперь Аксум — во власти бессильного развратника Церингена, а Инаэро, потерявший навсегда свою невесту, именно с Аксум связан тайными узами преступления.
«Неудачник ли я?» В сотый раз задавал он себе этот вопрос и не находил на него ответа. В конце концов, он решил, что это не так уж и важно.
А важно было другое: время от времени Инаэро угощал, господина Ватара новой историей о своих взаимоотношениях с Татинь и отпрашивался в город — повидаться с невестой, успокоить ее, договориться о новой встрече. Ватар, глядевший на любовные муки Инаэро как на причуду безнадежного болвана, время от времени отпускал того на целую ночь. Поначалу за парнем следили — о чем он, разумеется, знал. Но все донесения были одинаковы: Инаэро бродил, как потерянный, возле дома Татинь, сидел на земле у ее ворот, вздыхал, лохматил на голове волосы, даже плакал, а наутро отправлялся в школу.
В конце концов, господин Ватар распорядился снять слежку. У него не хватало людей.
Выждав еще немного, Инаэро нанес первый визит Аксум: подкрался к дому Церингена и перебросил в сад связанные вместе палочки для письма. Это были его собственные палочки — Аксум сама дала их новичку, когда он только что прибыл в школу.
Девочка не могла не узнать их. А у остальных обитателей дома они не вызовут никаких подозрений. Там, где Аксум, — там вечно повсюду чернила, заостренные палочки, кисточки, обрывки шелка, мягкие ткани для протирания кистей, бутылочки с красками и так далее, и так далее… Лишь бы эти вещи попали к Аксум. Впрочем, Инаэро надеялся на исполнительность слуг балованного господина: обнаружив в траве палочки, они непременно доставят их девочке. Еще и расскажут, где нашли, и попросят не разбрасывать свои вещи повсюду — вдруг, мол, господин Церинген уколет ножку…
Именно так и произошло, как надеялся Инаэро. Медха обнаружил две палочки утром и торжественно доставил их девочке в ее покои. Та еще не вставала с постели — нежилась, подобно своему новому господину, и жевала фрукты.
Завидев негра, она улыбнулась:
— Здравствуй, Медха! Все еще носишь свою душу под одеждой?
Он ответил ей приветливой улыбкой:
— Ты угадала, прекрасная! — Он похлопал себя по груди широкой черной ладонью. — Только знаешь, что я думаю? Я думаю, что ты нарисовала мою душу куда более красивой, чем она есть на самом деле.
— Ну уж нет, — возразила девочка и капризно нахмурилась. — Я всегда рисую только правду.
Ну, а пишешь? Пишешь ты тоже всякую правду?
— Ну, записываю-то я всякое вранье, какое только диктуют мне господа. А чтобы было понятнее, что это вранье, рисую правду — на полях. Правда на моих пергаментах прячется в начерченных мною листьях, цветах, ветках, она таращится из пасти чудовищ, высовывается из-под юбок красавиц, изливается из нарисованных чаш…
— Ты думаешь, господа диктуют тебе сплошь вранье?
— Видишь ли, Медха, я не верю, чтобы наш господин вытворял все те отвратительные вещи, о которых он рассказывает. Мне думается, он все это сочиняет, Он странный… Смешной.
— О, он добрый, я говорил тебе! — горячо поддержал ее Медха. — Никогда никого не обижает.
— Поговаривают, будто всех своих прежних рабов он продал в каменоломни, — заметила Аксум. — Чтобы те не болтали о случившемся. Это было уже после того, как его наложницы сбежали, а все евнухи и стражники были перебиты.
— Да, — слегка смутился Медха, — я тоже слыхал что-то подобное… Все слуги действительно новые… Но он, может быть, переменился.
— Может быть, — согласилась Аксум. — Во всяком случае, он забавный. И придумывает просто замечательно. Не сочинение, а какой-то фантастический сад из переплетенных женских и мужских тел.
— Тебе нравится его сочинение? — спросил Медха.
— Оно меня удивляет, — призналась Аксум. — Значит, будет удивлять и других. Вот увидишь, наш господин еще прославится.
— От души желаю ему этого! — воскликнул Медха. — Смотри, прекрасная, что я тебе принес.
Она чуть приподнялась на постели и вытянула шею.
— Цветы?
— Цветы? — озадаченно протянул негр. — Нет, не цветы. Я никогда не приношу тебе цветов без твоего повеления. Кстати, сегодня — какие ты желаешь?
— Жасмин. У меня жасминовое настроение.
— Жасмин вчера был запрещен для тебя из-за слишком резкого запаха. Господин считает, что от жасмина у тебя разболится голова.
— Какой он заботливый… Ну, тогда белые розы.
Медха кивнул в знак того, что понял, и вытащил из-за пазухи две палочки, которые нашел сегодня утром в саду. Они были еще влажными от росы.
— Ты разбрасываешь свои вещи по саду, прекрасная. Хорошо, что я их нашел прежде, чем кто-нибудь успел пораниться — погляди, какие острые!
— Дай! — Аксум в волнении схватила палочки и быстро осмотрела их. Так и есть! Она не могла не узнать их: здесь спиралевидный узор, а вот тут — следы зубов, это Инаэро как-то раз в задумчивости погрыз палочку, за что Аксум ругала его на чем свет стоит.
Итак, Инаэро побывал здесь ночью. Вероятно, он нашел способ назначить ей свидание… Но где?
— Где ты их подобрал?
— В саду, у западной стены. Там, где куст шиповника, — пояснил Медха.
— Да, я гуляла там, — легко соврала Аксум. — Хотела порисовать насекомых с натуры. С натуры рисовать интереснее, чем по памяти, знаешь?
— Будь в другой раз аккуратнее, — еще раз повторил Мехда. — Наш господин очень не любит беспорядка.
* * *Аксум страшилась невзгод и лишений и больше всего на свете боялась заболеть. Болезнь могла повлиять на ее зрение или гибкость пальцев, а допустить этого она не имела никакого права. Поэтому она стремилась жить в тепле, следила за тем, чтобы хорошо питаться, и лишь крайняя необходимость могла заставить ее выбраться ночью из дома и несколько часов просидеть в траве у западной стены, возле куста шиповника.
Ожидание было наконец вознаграждено. Над стеной показалась голова.
