У порога - Юрий Витальевич Яньшин

— И оно тоже, — не стал вдаваться в подробности диктатор. — Ша, Маруся! Я всё сказал!

— Молчу-молчу! — одновременно радостно и разочарованно прошептал на том конце связи министр, шокированный полученными сведениями.

— Ну, всё, Сергей Юрьич, идите отдыхать, — подвел итоги состоявшемуся разговору Верховный. — День у вас и так был весьма насыщенным. А я сейчас свяжусь с Николаем Павловичем и передам ему вашу настоятельную просьбу. Учитывая его воинственный характер и служебное рвение, думаю, что он не сможет отказать мне в просьбе арестовать вышепоименованных лиц. Так что, не сомневайтесь и не волнуйтесь. В общем, отдыхайте, а с завтрашнего утра продолжайте держать меня в курсе дел.

— Спасибо, Валерий Васильевич, — с чувством прошелестела трубка голосом Глазырева. — Всего вам доброго.

Глава 67

I.

В процессе разговора Афанасьев не заметил, как комната опустела. Вероника, не желая вникать в то, что не касалось её непосредственно, тихо удалилась в спальню. Чтобы не обижать молодую женщину своим невниманием он спешно проследовал в том же направлении. Когда он появился на пороге спальни, она уже заканчивала стелить простыни. Почуяв затылком его присутствие, тяжко вздохнула и, не поворачивая головы, укоризненно проворчала:

— Удивляюсь я вам мужики. Вы всё время обвиняете нас в том, что мы постоянно треплемся по телефону, а сами готовы часами висеть на трубке. Неужели двенадцатичасового рабочего дня вам не хватает, чтобы обсудить все свои насущные дела?

— Не сердись, Вероника, — чуть виноватым голосом произнес Валерий Васильевич, — ты же прекрасно знаешь, что диктаторский труд — вельми тяжкое занятие, неподверженное регулированию никакими трудовыми кодексами и нормами по охране труда.

— Да, знаю это всё, — махнула она безнадежно рукой. — Меня просто удивляет порой отсутствие такта у некоторых твоих соратничков.

— Ты про Глазырева, что ли?

— А про кого же ещё? — недовольно передернула она плечами, всё еще не поворачиваясь лицом. — Поимел бы хоть каплю совести? Дня ему было мало? Или у него своей семьи нет, что он тут названивает в полдесятого вечера?

— Это был очень важный и срочный звонок, — парировал он её упреки. — К тому же, как ты могла заметить, он не злоупотребляет своим положением, чтобы тормошить меня по пустякам.

— Ой, ну всё! — наконец соизволила она повернуться к нему передом, чтобы упереть руки в бока.

— Не сердись, душечка, — повторил он опять, переходя на откровенное заискивание перед ней, — а только тебе снова надо набраться терпения. Теперь уже я должен выступить в роли нарушителя семейного спокойствия.

На её недоуменное поднятие бровей, он тут же принялся пояснять свою мысль:

— Мне нужно сделать еще один малю-ю-сенький звоночек, а потом я полностью перейду в твоё распоряжение.

— Вот те на! Поговорили! — в порыве разочарования всплеснула она своими красивыми руками, как лебедиными крыльями. — Не дом, а переговорный пункт какой-то! Ладно. Только отсюда я уже никуда не уйду. Хочешь секретничать — сам иди куда-нибудь.

— Хорошо-хорошо, я буду тут неподалеку, — покорно согласился убраться вон диктатор.

Выйдя из спальни, он быстренько прошмыгнул к себе в кабинет, но не стал запирать за собой дверь, оставив её чуть открытой, чтобы его избранница не подумала ненароком, будто бы он под личиной занятости крутит с кем-нибудь шашни (в последнее время она стала какая-то раздражительная). «Уж не беременная ли?» — подумал он, набирая хорошо знакомый номер на коммуникаторе. Прошел всего один гудок, прежде чем на том конце взял трубку наследник дела Малюты Скуратова и Степана Шешковского.

— Добрый вечер, Николай Палыч! Я не слишком припозднился со своим звонком? — в который уже раз за вечер произнес Афанасьев эту сакраментальную фразу.

— Да, нет, что вы?! Нисколько не поздно, — добродушно пророкотала трубка голосом Тучкова. — Я, как раз, и сам собирался вам позвонить, но как-то не решался.

— А, что, есть какие-нибудь интересные сведения по поводу нашего общего знакомого, потерявшего всяческие края? — поинтересовался Верховный.

— Ого-го! И ещё какие! — чуть не захрюкал от восторга Тучков.

— Ладно, не томите! — подхватил заразу нетерпения Афанасьев.

— В общем, допросили мы Мюллера по заветам его однофамильца, а из него столько всего повылезало! Вы меня знаете, товарищ Верховный, я многое чего повидал в жизни и меня мало чем можно удивить.

— Короче, — поторопил его Афанасьев.

— Но даже меня, со всем моим опытом оторопь взяла. Такого масштабного воровства, взяточничества, да и просто откровенного предательства, которое вскрылось, я бы не взялся предположить ещё пару месяцев назад. Замешаны и запачканы почти все, кого ни коснись.

— Не понимаю, чему вы так удивляетесь? — не проявил эмоций Верховный. — Пора бы уж и привыкнуть к тому, что абсолютно «чистых» давно уже пора показывать в зоопарках, как представителей фауны, занесенных в «красную книгу». Тут ведь главное, что? Главное, в процессе расследования, не выйти на самого себя, — процитировал он фразу, принадлежащую, по слухам, самому Лаврентию Палычу.

— Я удивляюсь не масштабам, а тому, как при всём этом Россия-матушка всё ещё жива. Осталось ли у неё за душой, хоть что-нибудь — не украденное и не изгвазданное в дерьме, — пожаловался Тучков.

— Вы закончили с его допросом? — спросил Афанасьев, не обращая внимания на панические завывания жандарма.

— Да какой там?! — возмутился он. — Память любого негодяя, а тем более такого матерого — это такая бездонная кладовая, из которой черпать и не вычерпать до конца. Сейчас он отдыхает, завтра с утречка его малость подрихтуем для заседания Правления, а после обеда продолжим.

— Слишком-то не увлекайтесь, а то сердчишко у него не выдержит и подохнет раньше времени, — наставительно произнес диктатор.

— В этом деле, прошу меня не учить. Сами с усами, — обиделся Николай Павлович.

— Не обижайтесь, Николай Палыч, — примирительно произнес Афанасьев. — Я нисколько не сомневаюсь в вашем личном профессионализме, просто опасаюсь того, что его могут попытаться устранить руками ваших людей те, кто заинтересован в его молчании.

— Будьте покойны, товарищ Верховный! За тех, кто занимается его персональным делом, я готов ручаться не только своей должностью и головой, но и честью дворянина в одиннадцатом колене, — с ноткой пафоса выговорил Тучков, не любивший ни перед кем подчеркивать свой природный аристократизм.

— Верю, — коротко подтвердил его слова Верховный. — Продолжайте с ним работать. Но звоню я вам отнюдь не по этому делу, — подпустил он в голос долю интриги.

— Ого! Что-то ещё наклевывается?! — проявил Николай Павлович свое профессиональное чутьё.

— Да. У меня к вам будет еще одна просьба. Если стоите, то сразу сядьте, а то упадете.

— Уже сижу, — жадно подхватил слова Верховного Тучков, словно охотничья собака, взявшая след.

— Вам нужно немедленно, до трех, максимум до четырех