Дым на солнце - Рене Ахдие
Возможность умереть на глазах своего единственного сына.
Оками распахнул глаза и уставился в ночное небо. Он позволил гулу снова подняться в горле, вибрации прокатились по его сломанным костям. Он прикусил язык, пока рот не наполнился кровью. Его тело было слишком разбито. Демон отвернулся от него. Колени Оками начали подгибаться. Он хотел спать. Потерять сознание и раствориться в небытии.
Цунэоки схватил его за воротник:
– Такэда Ранмару, не смей…
Стрела просвистела сквозь кусты всего на волосок от головы Цунэоки. Ёрисигэ прорвался сквозь скрывающую их завесу из лоз с искаженным от ужаса лицом, как раз когда вторая стрела просвистела из темноты за его спиной. Она пронзила грудь Ёрисигэ, убив его на месте. Он рухнул на землю, как кукла, с открытым в смятении ртом.
– К поляне! – бросил Цунэоки, растворяясь в темноте. Исчезая из поля зрения.
– У водостока есть еще люди, – раздался голос из-за лоз. – Они пытались убить нашего императора. Не щадите никого! – Рев приближающихся солдат – их броня лязгала в воздухе, словно предупреждающий звон колокольчиков, – нарастал с каждым мгновением.
– Уходи с Цунэоки, – сказал Оками Рэну, не сводя глаз с неподвижной фигуры Ёрисигэ.
Рэн прислонил Оками к водостоку, а затем выхватил из-за спины крючковатые мечи и принял боевую стойку.
– Оставь меня, – сказал Оками. – Беги, идиот!
– Никогда, мой господин, – бросил Рэн на выдохе, а затем растворился в тенях по другую сторону выхода трубы.
Оками снова сердито уставился в залитое лунным светом небо, волны боли катились по его телу. Еще одна стрела просвистела мимо его плеча, вспарывая кожу. Другая отскочила от стока. Хотя вид его друга, исчезнувшего при первых признаках угрозы, застал Оками врасплох, по крайней мере, Цунэоки осознавал, что лучше не задерживаться. Оками был благодарен лучшему другу за прагматичность. Людям Черного клана понадобится их лидер. Солдаты прорывались сквозь лозы с оружием в руках, сверкающие клинки цеплялись за звезды наверху.
Пока свет луны продолжал жечь его изнутри, тщетно пытаясь склеить его сломанные кости, Оками оперся на большой камень у водостока, чтобы удержать свое тело в вертикальном положении. Он изо всех сил пытался продолжать дышать. Пытался сконцентрироваться, чтобы, возможно, сделать попытку защитить себя. Когда солдаты приблизились к нему – с оружием на изготовку, со стрелами, нацеленными в его сердце, – из тьмы выскочила фигура, и сцепленная пара крючковатых мечей рассекла воздух.
Солдату, надвигавшемуся на Оками, отрезало руку. Воя от боли, человек упал в высокую траву, кровь брызнула в небо страшной дугой. Другие солдаты повернулись, встречая этого нового врага. Стрелы сыпались на них без малейшей жалости.
Рэн бросился в бой. Он сражался, держа по лезвию в каждой руке, а его глаза светились яростью. За его спиной раздалось звериное рычание. Рычание, которое Оками мог бы узнать где угодно. Не успели солдаты и моргнуть, как в бой вступил ночной зверь, с низким рыком вырывая топор из руки солдата вместе с самой кистью.
Цунэоки попросил помощи у своего демона.
За всю свою жизнь Оками никогда не чувствовал себя настолько бесполезным. Такой большой обузой. Он сражался за жизнь, лишенную этого чувства. За жизнь, в которой никто не должен был полагаться на него.
Ему нравилось жить без этого бремени. Без этих обязанностей.
И все же вот он здесь, наблюдающий, как двое его самых близких друзей сражаются, чтобы спасти его. Рискуют своими жизнями ради него.
Визг прорезался сквозь лязг металла, и Оками увидел, как Цунэоки отскочил на трех из четырех лап. Он был ранен. Или дала о себе знать прошлая травма. Рэн продолжал отражать натиск солдат, которые хлынули со склона холма. Повсюду, куда он направлял свои клинки, хлестала кровь. Его глаза горели яростью. Он извернулся, вставая на пути у лезвия, которое и поймало его. Оно пронзило его живот насквозь и взметнулось вверх в конце. В одно мгновение на лице Рэна было написано торжество, а в следующее – замешательство.
– Уэсама? – крикнул он Оками.
Так люди его отца называли Такэду Сингэна.
Своего сёгуна.
От вида Рэна черты лица Оками исказились. Он выдернул из рукава рубашки металлическую шпильку, которую дала ему Марико, и бросился в бой. Чудом увернувшись от удара катаны на своем пути, Оками вонзил шпильку в шею ближайшего солдата, а затем вырвал оружие из рук закричавшего человека.
Ненависть забурлила по его венам.
Снова кто-то из тех, кого любил Оками, умер из-за него. Несмотря на то что он так долго старался это предотвратить. Он схватился за рукоять меча обеими руками. Казалось, что звезды над ним закачались. Жгучая боль пронзила его тело.
Он увидел, как Рэн упал на землю. Его глаза застыли от шока, будто даже после смерти он все еще не мог поверить, что его победили. Его тело медленно опустилось на землю, словно время замерло. Сначала колени, потом туловище и наконец голова. Оками чувствовал каждый удар о землю так, будто это были удары под дых.
Он был здесь всего мгновение назад и ушел в следующее. В сказках у всех героев всегда было время на прощание. Но в реальности у Рэна не оказалось времени ни на что.
Все вокруг Оками замерло. Казалось, будто он наблюдает за всем сверху, как простой прохожий, засвидетельствовавший конец глупого мальчишки, который должен был быть умнее.
Его ярость стала ясностью. Его ярость обратилась в силу. Его ярость заставила его двигаться.
У Оками по-прежнему были сломаны кости. Он все еще чувствовал каждый мучительный спазм боли своего протестующего тела.
Но это больше не имело значения.
Он схватил еще один клинок. Меч покороче, чтобы он держал по одному в каждой руке. Прошли годы с тех пор, как он сражался катаной. Его пальцы задрожали от тяжести, но Оками взмахнул обоими мечами по неумолимой дуге. Вокруг него посыпались крики агонии. Несмотря на его разбитое тело, оружие в его руках казалось естественным продолжением его самого. Его боли. Его разбитого сердца.
Он споткнулся, двинувшись вперед. На мгновение потерял равновесие. Меч пронесся мимо его бока, острие лезвия царапнуло кожу, позарившись на его ребра.
Тот солдат потерял голову от
