Майкл Стэкпол - Конан-варвар
Девушка думала, что своим нынешним видом тронет сердце варвара. Ей ужасно хотелось молить его остаться — не в связи с боязнью за свою дальнейшую судьбу на «Шершне». Навыки обращения с ножом и луком отлично защитили бы монахиню от назойливого внимания. К тому же Артус объявил во всеуслышанье ее младшей сестрой, которой никогда не имел, и убедительно рекомендовал остальным членам команды поступить аналогично. Угрозы навлечь на себя гнев капитана или Конана не понадобились.
Тамара тревожилась за киммерийца, что казалось несколько странным, поскольку едва ли кто-нибудь мог сравниться с ним бою или внушать врагам такой же страх. Даже мастер Фассир в лучшие годы не выстоял бы против Конана, чего она никогда бы не пожелала.
Беспокойство вызывал его мрачный фатализм. Наверное, всем пиратам приходилось переживать темные периоды, но Конан, похоже, чувствовал там себя комфортно. Быстрый и умный в гонке со смертью, в часы мира он страдал приступами меланхолии. Тамару волновало больше всего, что может наступить момент, когда ее друг пройдет точку не возврата.
Тем не менее, она весело улыбнулась в обращенное к ней лицо Конана:
— Пусть боги ускорят твое возвращение.
Небрежно кивнув, киммериец взвалил на плечи мешок с провизией и спустился по трапу на запущенный причал, у которого морские разбойники бросили якорь. Без оглядки огромный варвар пересек береговую полосу и начал подниматься по ближайшему склону…
— Ну, женщина? — раздался снизу голос Артуса.
— Что угодно, капитану Артусу?
— О, мне нравится, как это звучит: «Капитан Артус»! Слушайте и запоминайте, вы там, шелудивые собаки. Видишь ли, — зингарец выдернул из-за пояса кусок холста, — наш парень забыл карту. Конечно, я послал бы человека, но все они должны заполнять бочки пресной водой. В общем, нужен кто-то, чтобы догнать его.
— Я с удовольствием передам, — Тамара спрыгнула на палубу.
Артус протянул девушке карту, однако не спешил расставаться с ней.
— Учти, мы отплываем с приливом. Постарайся вернуться к рассвету.
— Есть, капитан.
— И, — темнокожий пират усмехнулся, — при случае скажи ему, Тамара, что лучше бы нам с ним встретиться в Гиркании, иначе я достану киммерийца из-под земли.
* * *Еще до ее появления, Конан догадался, что к нему направляется Тамара. Девушка, возможно, умышленно производила больше шума, чем создала бы толпа пиратов. Варвар взял паузу на заросшем тростником пригорке и с улыбкой поджидал, гостью. Снизу киммерийцу махал рукой Артус.
— Капитан сказал, что ты забыл это, — монахиня вручила ему карту.
— Тебе придется отнести ее обратно, — Конан похлопал свернутой в трубку холстиной по бедру. — Артус не мог не знать, что я сделал копию для себя.
Лицо девушки вытянулось.
— Ты зря проделала путь, Тамара.
— Ты вправе считать меня глупой, — она коснулась руки киммерийца, но за все время в монастыре я никому не говорила: до свидания.
— Вероятно, люди просто умирали, — Конан возобновил свое восхождение.
— Да, — Тамара старалась от него не отставать, — однако тогда я не тревожилась за судьбу ушедших, поскольку их возвращение обратно было невозможным. Никто уже не мог принести о них дурные вести. И я не предполагала, что прощание с живым человеком будет столь тяжелым.
— Действительно плохо, когда у тебя нет возможности попрощаться.
Они достигли вершины холма, и киммериец двинулся в глубь местности. С противоположной стороны возвышения открывался вид на бухту, подобную той, где «Шершень» бросил якорь. Только здесь слой белого песка скрывал руины, оставив видимыми лишь два массивных изваяния. Зарывшиеся по пояс статуи слепо таращились на острые, словно клыки, обломки скал вблизи побережья, препятствующие заходу кораблей в гавань.
— Кто тут жил? — спросила Тамара, останавливаясь. — Неужели люди надеялись победить землю и море?
— Скорее всего, какое-то время им это удавалось.
— А теперь от них остались одни развалины, — девушка пристально посмотрела на Конана: — Ты не задумывался, что наше бытие является частью некого великого плана?
— Не знаю и знать не хочу, — тряхнул гривой варвар. — Я живу, люблю, убиваю и не признаю над собой ничьего главенства. Мне все равно, есть ли другие цели в жизни.
Взгляд Тамары не выражал лукавства или скрытой подоплеки. Она подняла его руку к своим губам и поцеловала.
— Я ничего не хочу от тебя, Конан, разве что скрасить твое одиночество в течение нынешней ночи.
Спустя некоторое время, мужчина и женщина обнаружили полуразрушенную сторожевую башню. Чистый пол, а также вязанка дров указывали на то, что другие путешественники ранее использовали ее для ночлега. Киммериец разжег костер, а Тамара расстелила одеяло. Сбросив одежду с себя, она помогла ему раздеться.
Не в первый раз варвар видел ее обнаженной, но то зрелище на борту «Шершня» сильно отличалось. Теперь длинные волосы, свободно падающие с плеч, не закрывали полные груди с набухшими сосками. Благородные линии тела сходились к талии, чтобы мягко обогнуть крутые бедро и сбежать вниз по стройным ногам. Лицо девушки даже затененное имело поистине королевскую красоту, а тонкие руки, ласкающие его, свидетельствовали о женственности.
Конан с жадностью впился в губы Тамары, но она прервала поцелуй и увлекла киммерийца на одеяло. Коленопреклоненная перед ним она гладила могучее тело воина, нежно целуя каждый из многочисленных шрамов. И постепенно ее ласки теряли налет невинности.
Безусловно, монахиня не была единственной женщиной, которую варвар уложил в постель после событий на Черном Побережье. Конан не мог упомнить всех, ведь он искал их благосклонности исключительно, чтобы отогнать призраков прошлого. В жарких объятиях ему хотелось похоронить память о Белит и сжечь боль утраты. И всякий раз эти усилия терпели неудачу, ибо пустота подобных актов не шла ни в какое сравнение с глубиной того, что он когда-то испытывал.
Тамара же относилась к нему иначе, чем легионы шлюх и любовниц. Только когда ее губы встретились со шрамом на его левом бедре, он вздрогнул.
— Что-то не так…? — девушка подняла лицо.
Конан покачал головой. Ту рану киммериец получил на борту «Бдительного стража», в момент атаки команды «Тигрицы» их маленького судна. Белит сделала варвара своим супругом и повелителем. Прекрасная шемитка танцевала для северянина, а после осыпала поцелуями этот самый рубец.
— Должно быть, грустная память, — глаза Тамары заблестели.
Он кивнул.
— И я невольно ее разбередила, — горячая слеза капнула на шрам.
