Избушка на костях - Ксения Власова
– Нет!
В приоткрытых ставнях показался черный клюв, а затем и сам ворон тяжело плюхнулся на подоконник. Ставни с грохотом распахнулись, впуская в трапезную солнечные лучи. Яга нагнулась и решительно подала мне нож. Ее глаза сверкали яростью и страхом, ноздри подрагивали, как у породистого скакуна.
– Да, глупая! А иначе сама погибнешь!
Я потрясенно взглянула на Кощея в надежде, что хоть он скажет что-то другое, но тот лишь с сожалением покачал головой. Лавка под ним заскрипела, когда он чуть сдвинулся в сторону.
– Прости, свет очей моих, но мне нечем тебя утешить. Все так и есть.
Я снова замотала головой.
– Нет, должен быть иной выход!
Я вздрогнула, когда Тим обхватил ладонями мои щеки и шагнул еще ближе. Запах аира обступил меня, заставив тихо всхлипнуть.
– Все хорошо, – с нежностью, от которой защемило сердце, сказал он. – Не думай, что сделаешь мне больно. Так должно быть. Это то, что было предначертано.
Его голос звучал так убедительно, так тепло, что на миг я едва не поддалась. Чуть отступила, взяла из руки Яги нож. Тим, не сводящий с меня глаз, подбодрил улыбкой и коротко кивнул. Его напряжение выдавали только намертво застывшие плечи и окаменевшая шея.
Пальцы обхватили деревянную ручку, и я что есть силы запустила нож в распахнутое окно. Металлическое лезвие серебряной молнией просвистело в воздухе и, чудом не задев всполошившегося ворона, исчезло в зелени двора.
– Я найду другой способ, – твердо сказала я и взяла Тима за руку. – Пойдем!
Никто не ждал от меня такого. Яга соляным столбом замерла посередине трапезной, Кощей, разинув рот, переглянулся с не менее ошарашенным вороном. Даже домовой выглянул из-за печки и негромко присвистнул.
– Куда пошла, глупая?! – взвилась Яга. – Далеко ли уйдешь?
– К матушке, – не оборачиваясь, ответила я. Тим не сопротивлялся, изумленно шел за мной следом, точно зачарованный. – Если кто и знает ответ на этот вопрос, то только она.
За спиной воцарилась зловещая тишина. Такая бывает разве что на поминках. В ней слова Яги, брошенные с издевкой, прозвучали особенно громко:
– Где ж ты ее отыщешь, девонька?
– А что искать? Она там же, где и все последние лета: в могилке лежит.
Яга растерялась и не нашлась с ответом. Половицы заскрипели под моими ногами, стены заиграли рябью, высовывающиеся из них кости цеплялись за сарафан и косу. Я упорно шла вперед, крепко держа Тима за руку.
Уже за порогом огляделась, раздумывая, как лучше поступить.
– Возьми Ветерка, – сказала я. – На коне быстрее доберемся до деревни.
Тим не шелохнулся. Покосился на меня исподлобья и тихо выдохнул:
– Василиса…
Я накрыла его рот ладонью и, встав на цыпочки, почти сравнялась с ним ростом. Взглянув в темные глаза, решительно отрезала:
– Матушка во сне ко мне приходила! Она была сильной ведьмой, многое знала. Не могла не оставить мне подсказок! И мы найдем их, слышишь?
Последнее я крикнула прямо в лицо Тиму, будто он был глухим. По моим щекам покатились крупные слезы, и я облизнула губы, вмиг сделавшиеся солеными. Тим медленно, неуверенно кивнул, и только тогда я убрала руку.
Солнце, почти выкатившееся на горизонт, вдруг снова спряталось за тучи. Я вскинула голову, с недоумением всматриваясь в стремительно темнеющее небо.
– Не по душе это Красну Солнышку, – заметил Тим. – Гневается он.
– Да и пусть! – бросила я. – Выводи Ветерка из сарая, времени мало.
К тому моменту, когда мы выскользнули за калитку, повсюду разлилась густая, как молоко, ночная тьма. Ни луна, ни звезды не смягчали ее черничной мглы. Ветерок, которого Тим вел под уздцы, сбился с шага и едва не споткнулся на ровном месте.
– Не доедем, только коня погубим.
Тим был прав, но я лишь упрямо вздернула подбородок. Казалось, ни одно из препятствий не могло остановить меня. Любого, кто встанет на пути, я готова была испепелить на месте.
Последняя мысль заставила с интересом посмотреть на забор. Подойдя к нему ближе, я с силой обхватила одну из обглоданных временем костей и рывком выдернула ее из земли, оставляя дырку в заборе. Кость венчал чуть треснутый череп, поросший мхом. Я хотела было щелкнуть пальцами, но в последний момент отвела руку за спину. Нет, слишком опасно. Огненная сила так плохо слушается меня, что лучше бы с ней поменьше соприкасаться. Ведь для этого я череп и взяла.
Поднеся его к лицу, я подула в пустые глазницы. Миг не происходило ничего, а затем они вспыхнули пугающим зеленым светом. В сердце изумрудных язычков плясала алая, точно кровью напитанная, сердцевина.
Я забралась на Ветерка, а позади меня уселся Тим. Его теплое дыхание затаенной лаской касалось шеи и вызывало внутреннюю дрожь. Та отзывалась в кончиках пальцев, и мне пришлось сжать их, чтобы унять рвущийся наружу огонь – неумолимый, жадный, смертельный. Вытянув вперед кулак с зажатой костью, на которой торчал череп с горящими глазницами, я крикнула:
– Вперед, Ветерок!
Конь неуверенно сделал несколько шагов, а затем перешел на прыткую рысь. Свет, бьющий из глазниц, ярко озарял извилистую тропинку. Она вела туда, куда я надеялась, никогда не вернусь – к деревушке, в которой остались мачеха и сестрицы.
К могилке, где под яблонькой покоилась матушка.
Глава 18
Топот лошадиных копыт отдавался в ушах шумом набата – тревожным, заставляющим ждать удара со спины. Я не знала, сколько времени мы неслись по густому, черному лесу на спине у Ветерка. День? Два? А может, всего несколько часов? Без солнца над головой время исчезло, оно стало вязким, как болото. В кромешной тьме, лишенной даже робкого мерцания звезд, лишь колдовской свет из пустых глазниц черепа позволял находить нужные тропки. Высокие мощные деревья танцевали перед нами, путали, сбивали со следа, окружали и расступались не к месту, будто леший не хотел выпускать нас из густого леса. То частокол из елей внезапно оборвется у холма, заставляя воротиться, то дорожка приведет в непроходимую чащу, сквозь которую пробиться можно лишь пешком, согнувшись в три погибели. Колкие ветки царапали лицо, хватали за одежду, которая трещала, будто ее рвали на части. Трава оплетала ноги, пытаясь спеленать, точно неразумное дите. Где-то позади то и дело раздавался волчий вой, будто звери сопровождали нас, но не решались напасть.
Мы ни разу не остановились, чтобы передохнуть. Я чуяла: малейшее промедление будет стоить жизни. Живот ни разу не свело от голода: все мои мысли занимало не настоящее, покоящееся в собственном хрупком теле, а скорое грядущее, раскинувшееся за кромкой неприветливого, хмурого леса. Головой я была именно там, а не на спине уставшего, взмыленного до пены на боках коня.
Негромкий вой ветра в кронах деревьев так внезапно сменился шумным, хулиганским свистом в чистом поле, что поначалу я решила: почудилось. Треск сучьев под лошадиными копытами вскоре стих, а колдовской свет из глазниц выхватил вдалеке очертания приземистых изб. В распахнутых ставнях, точно мечущиеся светлячки, вспыхивали и пропадали робкие язычки горящих свечей. Путь к старому кладбищу лежал через деревню. Можно было ее обогнуть, но по краю поля, взрывая землю мощными лапами, так, что камни летели вперемешку с комьями, уже мчалась стая серебристо-серых волков. Их вожак показался мне смутно знакомым: взгляд янтарных, слишком умных для зверя глаз прожигал во мне дырку, как уголек, попавший на тонкую ткань. Белоснежные зубы в темноте сверкнули острыми кинжалами, когда волк оскалился и рыкнул, мотнув косматой головой, будто призывая сбавить шаг, а то и вовсе замереть.
– Прости, княжич, – буркнула я, – не до тебя сейчас!
Обхватила на миг деревянную куколку под рубашкой, молча взывая к матушке, а затем натянула поводья и направила Ветерка в деревню. Вряд ли зверье осмелится сунуться туда, где полно охотников с топорами и вилами. Нет, хищники побегут в обход. Лапы у них быстры, могут и нагнать у самого кладбища. Если, конечно, мы не опередим их, ведь наш путь лежит напрямик.
Деревня встретила оглушающей тишиной. Скрип распахнутой калитки на ветру разносился на всю околицу. Люд попрятался по избам и даже носа на улицу не казал. Некоторые и ставни захлопнули, будто боялись, что тьма, царящая снаружи, обрастет плотью и кровью и заберется в их дома кровожадными чудовищами.
Ветерок сбавил шаг, а затем и вовсе обессиленно рухнул на землю – прямо в грязную лужу, оставшуюся после дождя. Крупные холодные капли вперемежку с земляной жижей окатили и одежду, и лицо, заставив на миг прикрыть глаза. Череп сорвался с кости и упал в воду. Та тут же окрасилась в мшистый болотный
