Разбитая наковальня - Данила Ромах
Чрез место этой схватки легла граница между Королевством и Регалией. Знак мира меж двумя государствами – крепость Гаард, хотя в некоторых источниках зовётся она Гарандом. Гаард – сестра Тысячеликой, но не сердце Регалии, а кулак её. Такая крепость может пережить сто дней осады как врага, так и предателя.
Гаард верен целой Регалии, а потому ныне не верен никому. Лежит Регалия в междоусобицах.
Её столица сожжена две сотни лет назад, и даже пепелища не найти поныне. Предана была королевская кровь, имя вычеркнули и земли поделили меж собой будущие корольки да графы. Ссоры и междоусобицы меж правителями малых королевств Регалии не утихают и поныне. Вся замками и дворцами застелена страна разбитая.
Однако искусств своих Регалия не растеряла! Есть у неё на магию иной взгляд: через предметы и материалы, что в себе волю колдунскую отставить могут. И шёлк зачаровать, чтоб нож остановил, и стекло, чтоб видно в нём было звёзды. Даже города они зачаровать могут усилиями колдунских башен. Было у нас в детстве зеркальце из Спекалли – и всякое отражение могло остаться в нём, как в портрете…
Но магию использовать по-всякому можно.
Колдунство и след его
Колдунство мне закрыто, что Краплаку повод если не для шутки, так для медленных, даже затяжных рассуждений: уверен он, что каждый человек с магией на «ты», лишь палку из колдунова железа ему дай.
Но в нашем роду этим навыком особым не владеют. Тот либо приходит с годами, либо по крови передаётся. Наука эта целая, коей жизнь посвящают. А колдунова жизнь – не жизнь вовсе, а вечная борьба с Междумирьем.
С теми, кто слышит знакомые слова.
Магия складывается из слов зла – демонова наречия. Черти говорят с миром нашим на языке своём, и если мир слышит, то меняется непременно. Но к демону материя глуха до той поры, пока не сказано слово его человечьим языком и с чувством не проведено по Гибели.
Материи колдунство губительно: там, где слова зла сложены криком, где кровь землю питает дождём, земля жизнь теряет, меняется. Над такой землей порченой Трое Света несут лишь жар выжигающий, будто очистить место хотят. Тучи стоят хмурые, молниями плюются. Зверь, на земле пропитанной рождённый, меняется в нечто причудливое, что ещё чудовищем не назвать, но далеко стоит уже от задумки природы.
Пыльный Путь в колдуновой пустыне проложен так, чтоб обогнуть столетние чудеса в песках: бездонные ямы, поднятых из времени призраков, что Смерть не смогла забрать. Торговцы бывают стократ храбрее воинов.
«Брух вотокан» – самое простое из заклятий, что свет холодный призывает из глаз. То в тексте моём лишь транскрипция: если б написала я слова зла в этой книге, светилась бы она, как факел, чертей привлекая. Потому-то книг колдуновых в мире мало: горели бы они, искрились и призывали дождь, едва будучи открытыми.
От предков, от Опалённых достались нам обереги: тоже слова, но за авторством человека – великих мёртвых долгое эхо. Обереги магию и всех причастных к ней созданий не пускают, на колдунов и знахарей светят недобро. Где Опалённый похоронен, там демоны вообще стороной обходят.
На пороге нашего дома тоже слова Опалённых высечены, да только не спасли они нас от собственной глупости.
И пусть никто не воспримет мои слова как унижение, ведь оскорбить никого не хочу, но большим сюрпризом для меня стало то, что молчат обереги на детей Самой Седой Смерти.
Бессмертные, их причуды и обычаи
Примечание: не всё я могу рассказать про тех, кто меня приютил: имеет племя костяное право хранить о себе секреты. И хоть меня не просил никто из Бессмертных, о некоторых вещах я нарочно умолчу.
«Смерть завидовала Жизни, ведь Смерть – явление конца, когда всё чудо дыхания, биения сердца, великой мысли уже подходит к развязке единой. Хладная Госпожа, что не закрыта чувствам, по воле собственной явила свету жизнь, собранную из костей, умом одарённую, с демонами не имеющую родства, – Бессмертного».
Валийдон Безумный, «Шаг Между Мирами», отрывок
Примечание: жалуется Краплак, что не все тома Валийдона есть у него в библиотеке. И вряд ли будут – говорит, горели труды его излишне проникновенные.
Чудо Бессмертных рождения – большая тайна. Нельзя застать Хладную Госпожу в час явления молодого Бессмертного, иначе заберёт она в Смерти Сады зрителя.
Древнéе живых и разумных на свете нет, чем Бессмертные. Кто их побаивается, побаивается зря – нет в них ни корысти, ни алчности. Быть может, только самый чуток высокомерия, вплетённого в манеры и привычки. Не со зла.
Сама Седая Смерть задумывала их как семью единую с собой и миром вокруг, но не лишённую личностей, свободных выбирать, мечтать и печалиться. Любящая мать слышит их, и каждый Бессмертный несёт имя Той, Что Забирает.
Бессмертные – народ чудной. Вечные дети своего великого родителя не глупы, отнюдь! Но бывают вспыльчивы и наивны. Бессмертие – вещь мне неведомая, но кажется, что только с конечностью жизни может прийти та самая «взрослость», седая и хмурая. Сравнения с «маленькими Смертными» здесь никого не обижают: молодость духа в древних костях есть повод для гордости.
Бессмертные не боятся ни богов, ни демонов – кто ж станет вредить детям Той, Что Забирает? Обереги не сияют на них, как Смертного признают. Колдовать способны дети Смерти без Драконьей Гибели, потому что стоят они между материей и не-материей, хоть и сравнений с драконами не терпят. Страшно любят украшения разные, и выглядит каждый Бессмертный особо, почтенно и красиво, даже когда устают от блужданий по библиотечной зале или громко спорят с распахнутой книгой. Они не едят, не пьют – они берут саму жизнь из жидкостей и оставляют за собой «мёртвую воду» – страшный яд, что может принять в себя только земля, как принимает она мертвецов.
Вино у них отменное! И в особом почёте. Чем старше вино, тем больше в нём жизни скоплено. Один раз на хмельную голову заговорила я с Краплаком про кровь – тот лишь закатил глаза от «глупой, бесчеловечной идеи». Наверное, нет среди Смертных такого к жизни уважения, как у Бессмертных.
Бессмертных встретить можно где угодно: и на пыльной дороге, и в сверкающем
