Последний Персидский поход - Дмитрий Старицкий
Младший сержант топтался у входа, но уходить не спешил.
- В чем дело, воин? Что тебе непонятно?
Забелин поднял глаза от полу, и Никитин понял, что он вот-вот разрыдается. Только этого ему еще не хватало! Утешать плачущих девушек ему случалось, и не раз, но вот с распустившим нюни бойцом СПЕЦНАЗа, да еще не салагой зеленым, а, можно сказать, ветераном, награжденным медалью «За отвагу», за плечами которого не один боевой выход, он столкнулся впервые. Потому что плачущий спецназёр – такая же невообразимая вещь, как жареный лед или волк-вегетарианец.
- Ты чего, Забелин? – обалдело спросил Никитин, не зная, что делать. Хоть бы Шура скорее вернулся!
Младший сержант молча хлюпал носом, глаза были мокрыми от поступивших слез, которые он, надо отдать ему должное, старался все же сдерживать.
- В чем дело, черт подери? Ты что, как девица красная, девства лишенная? Солдат ты или кто? – терпение Никитина начало иссякать, - Вот отправлю тебя сейчас к особисту, будешь с ним объясняться! А мне, извини, некогда.
- Товарищ старший лейтенант! – Взмолился боец, словно его грозились отправить, как минимум, на эшафот, – Я… я вам все расскажу! Только не надо к особистам! Простите меня, товарищ старший лейтенант! – слезы теперь лились из него, как из дырявой грелки.
- Да успокойся ты, дурила! А ну, живо взял себя в руки! Прекратить истерику! На, утрись! – Никитин швырнул ему рулон туалетной бумаги, – и быстро выкладывай: в чем дело!
Забелин долго высмаркивался в оторванный кусок пипифакса.
У Никитина начало иссякать терпение.
- Ну, вот, что, зольдат! Или ты сию же секунду выкладываешь все, что знаешь, или же я…
- Не надо, товарищ старший лейтенант! – снова взвыл младший сержант, – Я все расскажу, я… Я хотел товарищу капитану, вам тоже расскажу! Только особиста не надо, я прошу вас! Я вам сейчас все расскажу, и вы поймете!
- Валяй. Я тебя внимательно слушаю.
Но внимательного заслушивания не получилось. В дверь без стука влетел командир третьего взвода по кличке Леха Боцман (служил когда-то «срочку» в береговой части ВМФ).
- А где Шура? – с ходу спросил он.
- У Петровича на «ковре».
- Там, - он указал рукой куда-то позади себя, - бойцы передрались! Еле растащили! Даже отбоя не дождались, мерзавцы! При всем честном народе.
- Кто? – коротко осведомился я.
- Шаров, из моего взвода, заехал в бубен Бахаеву, из твоего. За него полезли вступаться твои хохлы. Мы с Карасем даже ртов раскрыть не успели, как махалось уже полроты.
- Разняли? – спросил Никитин, вставая и застегиваясь, – Забелин, сидеть здесь, никуда не уходить, понял? – это уже адресовалось младшему сержанту Забелину.
……………………………………..
От тумбочки дневального раздался вопль:
- Рота, смирно!
И в казарме появился Шура, мрачный-премрачный, угрюмый-преугрюмый. Да к тому же еще смертельно уставший. Он отмахнулся от попытки отрапортовать ему по Уставу, предпринятую Никитиным, как командиром первого взвода.
- Чего тут у вас? – Шура сразу же заметил следы «ручной работы» на физиономиях отдельных членов нашего дружного воинского коллектива.
– Ваша работа? – он обвел глазами офицеров: Никитина, Карасёва и Боцмана. При этом ротный стал еще мрачнее и угрюмее.
- Никак нет, товарищ капитан, - ответил Карасев, - Они сами… тут. Мы разнимали.
Балаганов оглядел всех, и сказал устало:
- Ребята! Вы меня сильно огорчили сегодня. А, огорчившись, я становлюсь страшен в гневе, и вы это хорошо знаете. После завершения проверки вы получите возможность глубоко осознать всю ошибочность и пагубность вашего гнусного поведения. Командиры взводов! Все по распорядку! Заканчивать здесь все и приготовиться к построению на ужин. Доклад – через сорок минут.
Он собрался удалиться, когда Никитин вспомнил про Забелина и удивился, что он ничего не спросил о нем у меня. Может быть, не заглядывал к себе? Никитин догнал Шуру уже на крыльце.
- Слышь, ты, перед тем, как зайти в роту, был у себя в комнате?
