Американская история - Прист Кристофер

– Да, но откуда вы?..

– Вы были в Нью-Йорке?

– Сначала расскажите мне, откуда вам известно, что я был в Штатах, и почему вы хотите, чтобы я это подтвердил.

– Значит, вы были в Нью-Йорке. Я тоже был там.

Я проглотил кусок, который пережевывал.

– Нет, в то утро я был в Шарлотте, Северная Каролина. А точнее, я был в только что взлетевшем самолете. – Я вкратце описал короткий, но тревожный полет в Колумбус, штат Огайо.

– Понятно… я так понял, что вы видели несколько атак.

– Поняли от кого?

– От людей здесь, которые тратят кучу денег, чтобы нанять меня, тех, к которым вы испытываете интерес.

– Что им известно обо мне?

– Вы бы удивились, узнав это. Они весьма проницательны. Проницательны, разумеется, в том смысле, что они могут узнать все, что хотят знать. Они проницательны и в другом смысле, хотя после рассмотрения их общего понимания реалий мира я должен сказать…

Чувствуя, что вот-вот последует очередное долгое лирическое отступление, я спросил:

– Но что они знают обо мне – или думают, что знают?

– Разрешите мне задать вам несколько вопросов. Вы были свидетелем каких-либо событий того дня?

– Я видел их по телевизору, – сказал я. – Как и все в мире.

– Вы никогда не были в Нью-Йорке?

– Бывал… непосредственно перед 11 сентября и через несколько дней после этого. Но в тот день меня там не было.

– Возможно, они имели в виду именно это. Обычно они не ошибаются относительно таких вещей, но сам день был полон суматохи. Итак, вы наблюдали события по телевизору. Вы были довольны их освещением на телевидении? Тем, как сообщалось об этих событиях?

– Доволен? – Я был потрясен его словами.

– Естественно. Но пока вы смотрели их, сочли ли вы то, что видели, достоверной информацией? Правдой?

Я уставился на свой недоеденный обед. Внезапно мне расхотелось есть.

– Тогда я в это поверил, – сказал я. – У меня не было причин не верить. Но сейчас – я не уверен.

– Верно, – сказал Татаров. – Я полагаю, вы были с кем-то… с женщиной по имени Лилиан Виклунд.

– Откуда вам известно о ней?

– От здешних… сотрудников. То, чего они не знают о событиях 11 сентября и о тех, кто был к ним причастен, невообразимо мало. Проект 11 сентября начался здесь… вот почему они здесь, почему я здесь с ними, почему вы здесь со мной. Это по сути своей попытка властей сохранить и свести воедино то, что известно о фактах того события. По крайней мере, они хотят свести воедино то, что люди помнят о фактах. Итак, давайте проясним: это правда, что вы были с этой женщиной? Была ли Лилиан Виклунд с вами в самолете, летевшем в Колумбус?

– Нет. Она была пассажиром рейса АА 77, самолета…

– Да, того, что врезался в Пентагон. Конечно, я знаю. Но я не знал, что она была в числе тех, кто был на борту. Я не помню, чтобы видел ее имя. Я бы заметил, будь она там.

– Я считаю, что она была в самолете, но я не смог найти абсолютных тому доказательств. Другого объяснения ее исчезновения нет.

– Ее имени не было в списке пассажиров.

– Я знаю.

– Вам известно почему?

– Ее муж сказал мне, что она летела на месте, зарезервированном его департаментом.

– Так вы знаете, кем был ее муж?

– Его имя Мартин Виклунд.

– Вы в курсе, какую должность сейчас занимает Виклунд?

– Когда я встретил его, он работал в Пентагоне, в Министерстве обороны.

– В 2001 году, во время атак, он работал на Северный штаб США в качестве старшего заместителя министра обороны, – сказал Татаров. – Это должность ставила его примерно на третье или четвертое место в списке лиц, имевших право на принятие стратегических решений после президента. Но потом он сменил род деятельности. Два года назад он повторно получил назначение в Министерство внутренней безопасности.

– А сейчас?

– Официально он все еще работает в Министерстве внутренней безопасности, но там всего лишь располагается его офис. Он делает то и это. – Татаров неопределенно махнул рукой, указывая на комнату, в которой мы сидели, включая здание, в котором мы были, включая анклав США, в котором мы находились. – В настоящее время он главным образом занят вот этим.

Я удивленно уставился на Татарова.

– Вы хотите сказать, что он тут главный?

– И я, и он.

– Он сейчас здесь?

– В данный момент нет. На этой неделе он находится в Вашингтоне. Я не знаю, когда он вернется. Некоторые здесь говорят, что он готовится к чему-то большему. В один прекрасный день он намерен баллотироваться в президенты.

Три объекта

Мы отодвинули тарелки с остатками еды, допили безалкогольные напитки. Побросав одноразовые тарелки и столовые приборы в мусорное ведро, Татаров пошел в туалет. Вернувшись, он обнаружил пластиковый стаканчик с мутной водой из бювета и поставил его на стол перед собой. А также вновь надел на голову бейсболку.

– У вас есть ко мне еще вопросы? – спросил он.

– Только один. – Я вспомнил, что поводом для интервью послужил краткий профиль Татарова для школьного журнала. Большая часть того, что мы до сих пор обсуждали, не подходила для этих целей.

– Я хочу спросить, профессор, что вы здесь делаете? Похоже, вы отказались от гипотезы, которая вдохновляла вас на протяжении всей вашей жизни. Вряд ли причиной этому одни только деньги. Сфера ваших интересов всегда находилась на более высоком уровне. Какова ваша роль здесь и какой вклад вы вносите в этот проект?

– Я поменял одну гипотезу на другую. Пелерен вечен, имманентен. – Татаров слегка прижал ладонь к выцветшей, потертой обложке своей амбарной книги. – Гипотеза Пелерена переживет меня, но я никогда не брошу своего старого противника, и скоро моя работа здесь будет закончена. Тогда я вернусь в свой маленький перегретый офис в Институте Куранта и продолжу ее.

Так чего же, спросите вы, с вашим стремлением к точности, я достигаю? Гипотеза, над которой они здесь бьются, является социальной. Они хотят изменить саму реальность событий, с которыми не согласны, окружая их ложными фактами по их собственному выбору. Моя работа состоит в том, чтобы вывести теорему, которая доказывает, что гипотеза верна – я почти завершил ее. Мы обсуждали теорему Томаса, которую я использую в качестве шаблона…

Мне было трудно следить за ходом его рассуждений, но в конце концов я привык к его отступлениям, его дискурсивному подходу ко всему, его отвлекающей манере. Я пытался оставаться с ним на одной волне, позволяя его идеям скользить мимо меня и производить общее впечатление, чтобы хотя бы в общих чертах уяснить для себя, что же кроется за всем этим. Наконец все начало проясняться.

– Я пишу код для их компьютеров, – продолжал Татаров, – разрабатываю алгоритмы, излагаю машинным кодом то, каким образом они пытаются понять этот мир. Я постоянно осознаю их недостатки… они озабочены реальностью, но не видят разницы между бутылкой искусственной минеральной воды и водой из многовекового источника. Что здесь настоящее, а что имитация? Что мы предпочитаем? Они видят, как новые социальные сети распространяются по всему миру, и они будут использовать эти программы в своих целях, чтобы создать то, что они считают подвластной им новой реальностью.

Они верят в интерпретации, а не в сухие репортажи. Они хвалят мнения, но презирают факты. Они говорят о действиях, тогда как они просто-напросто замечают последствия действий других людей. Им кажется, что ложная реальность имеет такие же ощутимые последствия, как и правда, не лучше и не хуже. Они как будто спрашивают: а в чем разница? Два Томаса опознали этих людей сто лет назад. Если ситуации определяются людьми как реальные, они реальны по своим последствиям. Другими словами, интерпретация ситуации вызывает действие. Вы понимаете меня?

– Да, – ответил я, но про себя добавил: лучше, но не совсем.

– Поскольку этих людей интересуют не факты, но последствия, позвольте мне проиллюстрировать разницу. Предположим для этого примера существование объекта, некой реальной вещи. Я назову его Объектом А. Когда мы его видим, держим в руках или внимательно рассматриваем, мы мгновенно создаем две альтернативные реальности. Существует оригинал, Объект А, и наше восприятие его, которое я называю Объектом Б. Эти два объекта могут быть очень похожими, в зависимости от того, насколько хорошо или точно мы его воспринимаем или насколько точно мы интерпретируем то, что видели. Теперь добавим второго наблюдателя. Если Объект А наблюдает более одного человека и у них есть средства для его обсуждения, возникает консенсус. Объект A не изменился, но Объект Б кажется более реальным, более многогранным, более точным.