Прощание - Кивижер Паскаль
– Маэстро! Ма-а-а-э-э-эстро! – раздался пронзительный голосок герцога Овсянского. – Ах!!! Я должен был первым поздравить, поблагодарить – нет, поднести вам свою благодарность! Я должен был, должен, дол-жен. Ах! Соблаговолите ли вы осчастливить нас вновь – и вновь, и вновь! – этими небесными созвучиями, этой благодатью, этим откровением!
Ухо у герцога еще не отошло, и потому он кричал во всё горло.
– А название! Какие вдохновенные слова: человек и гитара! Сколько дверей распахивают перед нами два простых существительных! Человечность, музыка! Ни больше ни меньше, и ни меньше, и ни б…
– Спасибо, – прервал его Лукас, вдруг обессилев. – Полагаю, вам теперь нужен отдых. С вашими сердцебиениями…
– Ах, это я покушаюсь на ваш драгоценный отдых, маэстро, на отдых столь заслуженный – о, я буду всю ночь казнить себя за это! Идите, иди-и-ите, но позвольте мне упиваться и дальше, без конца, воспоминаниями о тех чудных нотах, позвольте наслаждаться собственной признательностью, и чтобы не было конца, не было края…
Голос герцога Овсянского стал удаляться и совсем исчез, когда он вышел через первую же дверь в сад, – вероятно, чтобы упиваться дальше под звездами. Лукас двинулся по коридору, но не успел пройти и трех шагов, как путь ему снова преградила темная фигура, однако совсем иного рода.
– Я ждал вас, доктор.
– Манфред? Зачем? Тоже петь дифирамбы будете? Это лишнее.
Но Манфред искал Лукаса не за тем, чтобы выразить свое восхищение. Он огляделся, чтобы убедиться, что они одни. Если не считать стражников на достаточном расстоянии и прыгающего под луной герцога, вокруг не было ни души.
– Я должен поговорить с вами, доктор. Срочно.
– О чем?
– О двери в больницу. Она была открыта, когда я туда пришел.
– Не может быть, я всегда ее запираю.
– Она была открыта, доктор. При этом внутри я не заметил ничего необычного. Однако учтите, что было темно, и это не моя вотчина. И тем не менее всё, казалось, было в порядке. И даже в образцовом порядке, примите мои комплименты.
Лукас стиснул зубы. Если все было в порядке, значит, пропало главное.
41
Час спустя у Феликса осталась только точка на щеке. Но в Тибо жало засело куда глубже. Он чувствовал, что не справляется с ситуацией. До сих пор атаки на его окружение сводились к животным и предметам. Лошадь, сокол, книга, очки, гитара, вино: ущерб оставался в каких-то пределах. Но с пчелой все стало иначе. Жертвой был человек, из плоти и крови, а то, что он был охранником Лисандра, только усугубляло дело.
Просторный кабинет был слишком тесен для ходившего кругами Тибо. Время от времени он расширял свой маршрут за счет спальни, где дремала Эма, с «Властью» под подушкой. Глядя на лицо спящей жены, он начинал верить, что мир добр, и потому то и дело возвращался к ней, как мучимый жаждой – к колодцу. И тут же уходил назад к письменному столу, как генерал к своему войску. В спальне он был мужчиной, в кабинете – королем. И соединить эти две сущности воедино ему было все труднее: они все меньше подходили друг другу.
Пришедшего Лукаса он принял в халате.
– Доктор? – удивился Тибо.
– Ваше величество.
– Спасибо за музыку. Правда, вы врачуете нас всеми возможными средствами.
Слова были искренни, но голос звучал будто издалека. Лукас едва улыбнулся.
– Но что вы здесь забыли в такой час, доктор? Вид у вас, честно говоря, неважный. Что-то с Феликсом?
– С Феликсом все в порядке, сир, но во время концерта кто-то обчистил больницу.
Тибо крепче затянул пояс.
– Что забрали?
– Шкатулку с лекарствами, сир. Завидная добыча: придворная аптечка – самая обширная на всем острове. Большая часть препаратов при умеренной дозировке действуют благотворно, но в больших дозах – смертельны. Дигитоксин и белладонна от сердечных болезней, белена против кашля, мышьяк от волчанки, безвременник от подагры…
Тибо остановил его, подняв ладонь. Картина была ясна, большего знать не требовалось. Если аптечка попала в руки отравителей, они будут теряться, что выбрать. А их потенциальная жертва находилась прямо в этой комнате, в халате. Мужчина и король, обоих за раз.
– Кого-то подозреваете?
– Н-да, сир. Во-первых, следов взлома не было, хотя я точно помню, как сам запирал дверь вчера вечером, после приема. У побывавшего там был ключ. Во-вторых, препараты были спрятаны в шкафу, за стопкой белья. Ничего больше не тронули, и даже белье положили обратно. Вор точно знал, где искать. Мне продолжать?
– Все ясно. Плутиш и – или – Фуфелье. На концерте они были? Да, кажется, я видел их.
– Отчасти это и моя вина, сир, надо было сменить тайник.
– Нет, моя, Лукас. Надо было сменить замок.
Тибо стал нарезать круги по прекрасному восточному ковру. В тот день, когда он вынудил Плутиша с Фуфелье уйти в отставку, доктор Превер из Бержерака предупреждал его, что он нажил себе серьезных врагов. Тибо стоял, подбоченясь одной рукой и почесывая подбородок другой, – точь-в-точь, как изображал его некогда Жюль на общей палубе. Лукаса поразило, как изменился Тибо с тех пор. И дело было не только в шраме и седине. В глазах у него стояла тень. Она была в них и раньше: пряталась где-то за озорством. Но теперь заполнила весь взгляд. Та же поза – и совершенно другой человек.
– Как подумаю, что телескоп смотрел на концертный зал… – пробормотал Тибо. – Как подумаю, что сам же и согнал всю стражу туда, а эти два олуха тем временем преспокойно наведались в больницу… Нас отвлекли нарочно, как думаете, доктор? Или это, по-вашему, совпадение?
Лукас помотал головой. Если все это случайность, то уж очень она прицельная.
– Сир, – сказал он, – я подумал… Если желаете, я могу обеспечить вам иммунитет против самых распространенных в Северных землях ядов.
– Прививки от ядов, Лукас? Это клеймо плохих правителей. Клеймо прогнивших королевств. Мы даже не знаем, с какого конца взяться.
– Напротив, сир. У меня есть адрес одного аптекаря из Ламотты, который может тайно доставить нам набор противоядий. Стоят они на вес золота, безусловно, но, думаю, вы стоите больше.
– И откуда у вас такой адрес, доктор Корбьер? Кто вам его дал?
– Доктор Превер из Бержерака, сир. Он даже очень настаивал. Тот визит к нам произвел на него гнетущее впечатление.
Тибо повернулся к окну, чтобы лучше все обдумать. Яды, противоядия. Нет, до этого он еще не дошел. В интригах Плутиша с Фуфелье ему виделась даже выгода: если они действовали по указке Жакара, то наконец-то появится ведущая к нему дорожка. Поскольку стражники портили вид на сад, он быстро развернулся обратно.
– Нет, доктор, спасибо. А сейчас идите спать. Уже поздно, а вы как всегда сделали больше своих обязанностей. Доброй ночи. Ах да, забыл: завтра в полдень жду вас на обед, там будет и одна барышня, с которой я хотел бы вас познакомить.
Барышня! Уже? У Лукаса заранее отбило аппетит. Он оставил Тибо наедине с бессонницей и восточным ковром, с которого на глазах стирались стаи птиц. Тяжелым шагом Лукас вернулся к себе. Там он долго пролежал на спине, не раздеваясь и блуждая взглядом по балдахину бутылочно-зеленого цвета, так мало к нему подходившему. Он мысленно составлял список пропавших препаратов, но в мозгу его жужжала пчела и обрывками налетали воспоминания с концерта.
Он играл божественно, он это знал. Но не ставил себе этого в заслугу, поскольку считал вдохновение случайной радостью, приносимой ветром на манер осенней листвы. Но на сцене он был счастлив, и это чувство его поразило. И к чему было мучиться все эти годы тревогой, боясь вернуться к своему призванию? Не должен ли он благодарить отца, что тот подтолкнул его к музыке? Ему казалось, будто он нашел на дне океана старинное сокровище. Что-то шевелилось в груди: знакомое, но о чем он давно не вспоминал, и что теперь томно потягивалось, требуя своего законного места. Что это? Сердце?
Одна мысль цеплялась за другую, и вскоре все они были заняты Эсме. Наверняка посыльная сидит сейчас в своей комнате с синими арабесками, такая же одинокая, как он, и тоже не спит. Теперь, когда их дружбе мешал король, Лукас вдруг понял, как не хочет ее терять. Ни в коем случае.
