Пустая - Яна Летт
– Пожалуй, ты права. Извини.
– Правильно, передо мной можешь не извиняться. – Я сама удивилась горечи в своем голосе, и Сорока фыркнул.
– Я извиняюсь перед вами обеими. Так лучше?
– Я только говорю, что мы не знаем всего. – Мне хотелось забыть об этой его вспышке, сделать вид, что ничего не было. Было здорово иметь друзей – и ссориться с ними оказалось куда больнее, чем я думала. – Ты просил информацию. Вот она. Но я… Я больше не хочу ничего выведывать, выяснять. Если… для Птиц так будет лучше, я уйду из блюстителей. Но я больше не хочу их обманывать.
Сорока вздохнул – неожиданно растерянно.
– Да… Я недооценил твой характер, сестренка. Теперь и вправду – прости меня. Я давно привык не вестись на сладкие слова. И не подумал, что тебя каждый может подцепить на крючок.
– Это не так, – сказала я, и мой голос задрожал от обиды. – Может, это на твои сладкие слова мне не надо было вестись?
За нашим столом стало очень тихо, а потом Прют вдруг с силой пихнула нас обоих в бок. Я увернулась, а вот Сорока от неожиданности чуть не упал со стула.
– Прекратите это, быстро, – строго сказала она со знакомыми нотками в голосе – свойственными Мафальде. – Сорока, Лекки имеет право на мнение. И сомнение. Лекки, Сорока имеет право вести себя как придурок… А теперь давайте поговорим об этой истории с грантом. Если Судья и вправду лишил меня его – зачем ему это нужно?
Мы замолчали. Сорока подлил морса из кувшина мне в кружку, и я приняла ее – жест примирения, от которого болезненный узел в груди тут же ослаб.
– Тому, кто лишил гранта Прют, выгодно, чтобы его получила Лабеллия, – сказала я, и Сорока одобрительно кивнул:
– Верно. И я продолжаю думать, что тема Лабеллии этому кому-то куда интереснее, чем тема Прют.
– Никому нет дела до науки, – пробурчала Прют, но в ее глазах была тревога, и я словно услышала непроизнесенное «и до Крисса».
– Судья утверждал, что правитель настаивал на выборе Лабеллии… – Сорока говорил медленнее, но зелень его глаз разгоралась все ярче. – И я подумал, что он решил положить конец разговорам о происхождении наследника. Но если Судья лгал, значит, кто-то другой хочет выяснить правду. А это значит… – Сорока сощурился, как кот, нацелившийся на мышь, – это значит, что этот кто-то… – Он осекся и довольно, сыто улыбнулся.
– Ты хочешь сказать, что Судья… – Прют понизила голос. – Судья хочет…
– Да перестаньте вы. – Я не заботилась о том, чтобы понизить голос, и они дружно зашикали на меня. Пришлось заговорить тише. – Вы что, думаете, что Судья хочет сделать что-то… против правителя? Да он годами работал для того, чтобы…
– Вот-вот, – перебил меня Сорока, – знаешь, кто чаще всего занимается заговорами? Те, кто стоит ближе всего к трону. Свергать правителей, когда ты на галерке, очень неудобно.
– Ты не можешь делать такой вывод только потому, что…
– Я могу делать любые выводы.
Я запаниковала. То, что я рассказала, могло серьезно навредить Судье, – а я ведь понятия не имела, кто именно заказчик Сороки и чего добивается.
– Ты можешь навредить ему. А он заботится о пустых. Он – единственный, кто пытается сделать жизнь таких, как я, лучше, дать нам шанс!
– Надо же. – Сорока нарочито ахнул. – А я-то думал, что я, или Прют, или ее мать делают твою жизнь лучше.
– Это совсем другое…
– Само собой. Ведь никто из нас не может дать тебе новенькую форму или пригласить на ужин в роскошный особняк.
– Он делает гораздо больше! – Оказалось, это просто невыносимо, когда человек, с которым прежде было так легко и просто, вдруг не желает тебя слушать. – Он пытается менять систему к лучшему, менять…
– Кажется, ты готовишься подвести нас к идее о том, что поменять правителя на Судью – хорошая идея, – услужливо заметил Сорока. – Я не спорю. Но мое мнение ты знаешь. Бесполезно тасовать колоду, правила игры от этого не изменятся. Увы, ни твое, ни мое мнение ничего сейчас не изменят. Я не торгую выводами – только информацией. Так что их в любом случае оставлю при себе. Авось пригодятся. Серьезно, сестренка… – Поймав мой взгляд, Сорока смягчился и заговорил тише. – Ты думаешь, паршивая система станет лучше от того, что в нее придут другие люди? Я тебя прошу. Главная проблема любой системы в том, что рано или поздно она прорастает в людей и они сами перестают иметь значение.
– Кстати, о людях. – Прют потерла кончик носа. – Этот Лестер. Что с ним делать?
Сорока пожал плечами. Выглядел он беззаботно для человека, чье дело, как мне казалось, висело на волоске.
– Скорее всего, он что-то попросит за молчание. Судя по тому, что мы знаем о нем от Жаворонка, этот блюститель хочет считать себя честным человеком. У системы есть и преимущества. Ее винтики очень предсказуемы. Пусть Алисса узнает его цену. Если она не слишком высока – Птицы сумеют заплатить, и, думаю, проблемы не будет. Если слишком… Что ж, подумаем над другими средствами. – Тон, которым были сказаны эти последние слова, мне не понравился, но я промолчала. – В любом случае сейчас он не особенно опасен, и не надо убеждать в обратном. Он ничего не знает о Птицах, обо мне. Соври ему. Скажи, что зашла туда просто так, ради интереса, случайно заметила… Да что угодно. Я думаю, ты сумеешь понять, поверит он тебе или нет.
– Сомневаюсь, что поверит, – сказала Прют. – Раз он сразу не выдал Лекки, наверняка хочет что-то получить.
– Лестер – хороший человек, – пробормотала я. – Он…
Сорока закатил глаза.
– Мы ее теряем. Повторюсь: это моя вина.
– Не надо делить всех на два лагеря, – резковато одернула его Прют. – Я вот только пытаюсь получить грант и помочь брату. Меня тоже будешь втягивать в свои войны с блюстителями?
– Я не воюю против блюстителей. Они не нравятся мне точно так же, как остальные. – Сорока вздохнул. – Дамы, обстановка накаляется. Думаю, нам всем стоит поесть. От еды люди добреют, поэтому никогда не стоит вести мировоззренческих споров на голодный желудок.
Подавальщица принесла нам тарелку жареных пирожков с овощами, мисочку с белым жирным соусом и сложное блюдо из нескольких видов мяса, переложенного длинными зелеными перцами и картофелем, красными ягодами и незнакомыми мне синими листочками.
Видимо, Сорока снова был при деньгах.
– Ночные бражники, – сказал Сорока, поймав мой взгляд. – Кисловаты, но вкусные.
– Я думала, они крупнее. – Я читала о целебных свойствах ночных бражников и даже рисовала листья этих растений в своем блокноте. – И не знала, что их едят.
– Их едят, пока они незрелые. Нет, можно, конечно, и потом, только будешь видеть интересные картинки или вообще помрешь. – Сорока стянул с блюда кусок мяса покрупнее, сунул в рот. – Их еще называют цветками Отпустившего, кстати. Говорят, это он дал им целебную силу.
– Отпустивший поработал не только над ними, – заметила Прют. – Попроси Лекки показать тебе ее блокнот. Там все наглядно. Полистаешь – и ясно, что каждый сорняк может быть чем-то полезен.
– Вот, кстати, про Отпустившего, – я понимала, что они оба пытаются замять недавний спор, но не могла остановиться, – ты, Сорока, говоришь, что система плохая, а значит, и Судья, и Лестер тоже…
– Изрядное упрощение! – Протест Сороки был бы весомее, не говори он с набитым ртом.
– …Но как насчет того, что Отпустивший отпустил нас только после того, как какая-то система была установлена?
– Вот-вот, какая-то, – буркнула Прют, видимо, все еще переживая из-за новостей про грант, и Сорока поглядел на нее одобрительно.
– Так написано в Крылатой книге, – заметил он. – Но кто написал Крылатую книгу?
– Не знаю. – Я уже чувствовала подвох, но не знала, как избежать ловушки.
– Не сам Отпустивший, не так ли?
– Ну…
– Вот именно. – Сорока расправил плечи, и взгляд его стал мечтательным. – Когда-то Отпустивший был человеком, таким, как мы. Он пришел в этот мир, сломал
