Что мы натворили (ЛП) - Лоуренс Дж. Т.

Вдалеке появляется женщина, она идет к реке. У нее густые серебряные волосы, скрученные и заколотые, со свежим цветком в них. В ее руках старая плетеная корзина для пикника. Женщина высока и движется элегантной походкой — не торопится, не плетется, в ее шагах сквозит целеустремленность. Она не ищет хорошее местечко — уже знает его.

Женщина ставит корзинку на землю, расстилает одеяло для пикника, разглаживает его отточенными движениями. Сняв туфли, она садится, вытянув перед собой ноги и скрестив их в лодыжках, откидывается на спину, оперевшись на локти, и закрывает глаза, подставляя лицо солнцу.

Она снимает заколку и позволяет своим волосам рассыпаться вниз, как жидкая ртуть. Кейт бездумно прикасается к своим коротким, проводит пальцами сквозь отросшие пряди.

Кейт делает снимок при помощи «ЛокитКэм», затем достает с заднего сидения переносной холодильник, который упаковала этим утром. Достает подтекающую бутылку холодного чая, упаковку чипсов «Блэксолт» и шоколадный батончик «КараКранч». Наблюдая за женщиной у реки, Кейт открывает пакет из фольги и начинает есть, затем вспоминает про аппетитное зеленое яблоко в своей сумке — Грэнни Смит — и съедает его тоже.

Так вот как выглядит ее настоящая мать. Не просто ее мать не-похитительница, больше, чем просто биологическая мать, но ее настоящая мать. Кейт это чувствовует. Она узнает Сета-Сэма в языке тела этой женщины, в прямоте ее носа. Но волосы и глаза женщины такие же, как у Кейт.

Она снова смотрит на свое отражение в зеркале заднего вида, прикасается к недавно появившимся седым волоскам у виска (Серебряный Шелк). Кейт чувствует давление в груди, понимает, что ее дыхание участилось, и глубоко дышит, пытаясь успокоиться. Теплые слезы льются по ее щекам, она уже привыкла к ним, даже рада высвобождению эмоций. За прошедшие пару месяцев она выплакала столько слез, сколько не плакала за всю жизнь.

Женщина выглядит такой безмятежной, находится в такой гармонии с миром. Это качество Кейт не унаследовала, но женщина не всегда была такой, у нее тоже выдавались не лучшие времена. Ее родители так и не переехали — все еще жили на Гибискус Роуд, 22 — словно думали, что, если переедут, потеряют любую надежду на то, что близнецы вернутся домой.

Энн Чапман приходит к реке почти каждый день, на то место, где она сидела в тенечке, пока в воде плескались близнецы, а затем позже, их другие дети: еще один сын и еще одна дочь, рожденные через пять лет после Кейт и Сэма с разницей в три года. Дети, уже выросшие, часто приезжают в гости, и семья выглядит, как любая нормальная, счастлива и любящая семья. Сложно, увидев их смеющимися, перебрасывающимися шутками за семейным ужином, догадаться о печальном, трагичном прошлом.

Тоска Кейт пропитывает весь салон. Как бы она хотела познакомиться со своей матерью, взять ее за руку, попробовать ее готовку, расспросить о годах до похищения и после. Но, глядя на нее и видя, какая она счастливая, Кейт понимает, что не может этого сделать. Это будет все равно, что разбить потрескавшееся зеркало, которое склеивали десятилетиями. Оно хрупкое, испещренное трещинами, Кейт не будет той, кто вновь разобьет его.

Никаких свежих сердечных ран.

У ее матери новая жизнь, думает Кейт, как и у меня сейчас. Девушка вспоминает о Сете дома в Иллово, сидящем с ребенком Мармелада: как хорошо он с ним справляется, с какой нежностью. Сет решил сохранить имя, данное ему «Генезисом», а не свое «Сэм», говорит, что оно ему не подходит, и он прав.

У него тоже новая жизнь, хоть он и не поменял имя. Кейт представляет, чем они сейчас занимаются, скорее всего, сидят на диване перед домашним экраном, малыш Мармелада уснул у него на руках, бигль Бетти/Барбара дремлет на своем привычном месте — на коленях Сета. Деревянный пол усыпан подгузниками, салфетками, зубными кольцами и игрушками.

Другой вид семьи, сказал бы Джеймс.

Необычная семья, но, тем не менее, семья: дожидающаяся ее возвращения домой и нового прибавления.

Кейт думает о своей Черной дыре, которая никуда не делась, но сжалась до размеров ее серебряного медальона, нагревшегося от кожи. Такой маленькой дыра еще никогда не была, но она зияет, когда девушка думает о Джеймсе.

Кейт замечает, что ее мать начинает собирать вещи, встряхивает одеяло, складывает его и убирает, а затем уходит в том направлении, из которого пришла. Кейт тянется к дверной ручке, но останавливает себя.

Нет. Нет. Но, когда ей становится невыносимо, она делает себе уступку, думая, пока крайней мере, не сегодня. Может быть, завтра, но не сегодня.

Через пару шагов, ее мать оборачивается и смотрит прямо на машину Кейт вдалеке. Кейт не видит выражение ее лица. Момент проходит, и Энн отворачивается и продолжает путь домой.

Кейт, откинув голову назад, делает пару вдохов с закрытыми глазами, затем надевает ремень безопасности и заводит двигатель, сдавая назад. У нее снова болит спина, лодыжки опухли. Девушка устраивается поудобнее и потирает разросшийся живот.

— Пора отвезти тебя домой, малыш.

Рожденные с разницей в семь месяцев, ее дети будут почти как близнецы. Другой вид близнецов.

Кейт начинает уезжать, но доезжает до знака стоп на вершине дороги и передумывает. Она разворачивает машину и мчится обратно к парковочному месту у реки. Ее мать уже ушла.

Глава 78

Зеркальная ртуть

Вествилль, Квазулу-Натал, 2022

Кейт онемевшими пальцами возится с ремнем безопасности. Вылезая из машины, почти спотыкается, торопясь догнать свою мать. Оставляет дверцу открытой — ей все равно. Она бежит изо всех сил, держась за живот, по склону цвета перечной мяты.

— Энн! Энн! ― кричит она.

Ей в голову приходит запоздалая мысль, что, должно быть, она выглядит сумасшедшей со своей странной, короткой стрижкой и руками, поддерживающими круглый живот, бегая и пытаясь дозваться женщину, которую считает своей настоящей матерью… той самой, у которой ее похитили давным-давно. Ей все равно. Сейчас она уже у реки, слышит плеск воды и отчаянно ищет взглядом женщину, которая только что была здесь. Прикрывает рукой глаза от солнца и, прищурившись смотрит в сторону, куда та ушла. Там лишь пустая тропинка.

Отчаяние накатывает на нее вспышками черно-белого. Впивая в нее свои когти, оно ощущается иглами под кожей.

— Энн! — кричит она изо всех сил. — Энн Чапман!

Но вокруг ни души. Лишь река и бриз со вкусом зелени, да птицы.

Кейт останавливается и, согнувшись, опирается ладонями о колени. Ее легкие превратились в застывшую резину. Когда девушка выпрямляется снова, из-за ив выходит женщина, на ее лице читается удивление, она все еще держит в руках предметы для пикника.

— Энн Чапман? — спрашивает Кейт теперь уже шепотом, испытывая боль от тихой надежды, наполнившей момент. Они стоят всего в паре метров друг от друга.

Женщина моргает и роняет корзинку с травянистым стуком. Ее руки взлетают к лицу, и она прикасается к своему носу, своим губам, словно желая удостовериться, что это реальность, а не сон.

— Простите, — говорит Кейт. — Я знаю, что это слишком. Я не собиралась… ― запинается. — Я хотела подождать и…

— Этого не может быть, — произносит женщина, надежда озаряет ее щеки. — Или может?

Сердце Кейт пускается вскачь, она прижимает ладонь к груди, приказывая ему успокоиться.

«Успокойся. Успокойся. Волнение вредит ребенку».

Они стоят, с удивлением рассматривая друг друга. Серебряный шелк вместо волос и глаза цвета шума океана. Это все равно, что смотреть в зеркало, переносящее во времени (Зеркальная Ртуть). Затем Энн протягивает руку сквозь зеркало и касается подбородка Кейт, так нежно, что Кейт хочется растаять от этого прикосновения и волшебства момента. Ощущение невероятной потери — тридцати лет нежности и беззаветной любви, которой она была лишена — почти сокрушает ее. Похищенная жизнь. Ошеломляющее ощущение личной трагедии раскрашивает ее мир всплесками фиолетового.