Александр Бушков - Летающие острова
С превеликой радостью Сварог углядел тетку Чари, перепачканную в грязи и копоти, но невредимую. Она что-то объясняла бравому усатому квартальному – точнее, энергично и обстоятельно, с привлечением всех красот и перлов морского лексикона высказывала свое мнение о поджигателях и объясняла, что с ними сделает, если они ей ненароком попадутся. Квартальный почтительно слушал, явно стараясь запомнить как можно больше шедевров изящной словесности, рожденной вдали от твердой суши.
Его позвал пожарный, и он отошел. Воспользовавшись удобным моментом, Сварог протиснулся поближе, дернул тетку Чари за прожженный рукав:
– Пора сматываться, госпожа гильдейская трактирщица…
Она недоуменно уставилась на незнакомца. Должно быть, узнала голос:
– Граф?!
– Я самый. Пошевеливайтесь. За мной.
И вновь ввинтился в толпу, как бурав в мягкую сосновую доску. Тетка без расспросов и охов-вздохов поспешила следом. Открыла дверцу кареты, миг ошарашенно взирала на сидевших там, потом решительно полезла внутрь. Сварог задержался возле козел.
– Куда же теперь? – тихо спросил отец Калеб. – Быть может, в один из наших храмов? Братья вас охотно спрячут…
– Опасно, опасно… – сказал Сварог. – И для нас, и для братьев. Кто-нибудь умный быстро выстроит логическую цепочку, если не выстроил уже. Мы пока что отвечаем на их ходы, а нам пора делать свои, неожиданные и непредусмотренные…
От лошадей, притомившихся за день, остро шибало потом. От колеса кареты, приходившегося Сварогу по грудь, несло дегтем. Толпа, где все стояли к нему спинами, напоминала прессованную ветчину. На душе было смутно и паскудно, но безнадежности Сварог не чувствовал, он еще долго готов был барахтаться в этом чертовом горшке со сметаной, пока не получится масло…
А высоко в небе равнодушно и неспешно проплывал чей-то замок – возможно, его собственный. И никто из стоящих на улице не обращал внимания на скользившую по земле округлую черную тень – самое обычное зрелище, – никто не задирал голову, чтобы полюбоваться на столь обыденную деталь небосклона. Пожар, даже погашенный, был гораздо интереснее – старое развлечение, никогда не приедавшееся.
– Итак? – тихо спросил отец Калеб.
– Итак, я делаю ход, – сказал Сварог.
Он сказал, куда следует ехать, забрался в карету. Сел прямо на пол, потому что больше некуда было, но и на полу оказалось не уютнее, со всех сторон стискивали сапоги и ножны мечей. Пахло гарью, пылью и сапогами – но, увы, такие картины и запахи, каким бы эпохальным событиям они ни сопутствовали, никогда не войдут ни в школьные учебники, ни в романы. Мушкетерские лошади никогда не воняли потом, мушкетерские слуги не воняли чесноком, а мушкетерские дамы никогда не ловили на себе блох…
– Перек сгорел, – печально сказала тетка Чари. – На море из жутких передряг выкарабкивался, а тут вот сгорел. Из подвала не успел выскочить, когда эта стерва…
– Кто? – насторожился Сварог.
Подробности заключались в следующем: тетка Чари, проходя по коридору первого этажа, вдруг нос к носу столкнулась с совершенно незнакомой женщиной, видом и одеждой напоминавшей гильдейскую шлюху среднего пошиба – как раз такую, что могла бы невозбранно разгуливать по Адмиральской. Незнакомка, как крыса, прошмыгнула мимо хозяйки в первую попавшуюся дверь, и не успела тетка Чари изумиться такой наглости, как за этой дверью словно бы произошел беззвучный взрыв, хлынуло пламя…
– В конюшне кто-то успел распахнуть ворота, кони и разбежались, – сказала тетка Чари. – А вот Перек сгорел. Да и я чудом выбралась. На кораблях пару раз приходилось гореть, привыкла сразу улепетывать подальше, хоть на палубе и не разбежишься особенно. Сиганула в окно…
– А эта женщина так и не появилась потом?
– Да не могла она выбраться, – сказала тетка Чари. – Никак не могла. Едва она дверь за собой захлопнула, внутри полыхнуло, да так, что ослепнуть можно…
– Слышал кто-нибудь о чем-то подобном раньше? – спросил Сварог.
Никто не отозвался.
– Ну ладно, – сказал он. – Павшие духом есть?
Даже если таковые и были, никто не признался вслух в своей к ним принадлежности.
Глава 14
ВИВАТ, БОГЕМА!
Где краса былых прелестниц,их прически и наряды,их духи?Воздыхатели у лестниц,и пылавшие взгляды,и стихи?Где старинные напевы,где забытые актеры и таланты?Где былая слава, где вы,разодетые танцоры,музыканты?
Сварог мимолетно оглянулся через плечо, посмотрел в комнату. Там царила подлинно творческая атмосфера: Гай Скалигер, автор вывески «Жены боцмана» и статуи Маргилены, стоял у мольберта, Леверлин, чтобы Делии не скучно было позировать, услаждал ее слух балладами собственного сочинения под собственную же игру на виолоне, а Делия сидела в ветхом кресле с облупившейся позолотой, и на лице у нее была даже не печаль – тягостное ожидание, жажда каких угодно перемен. Увидев ее лицо, Сварог почувствовал что-то вроде бессильного стыда и отвернулся, оперся на щербатые перила дряхлой, зато каменной галереи. Из-за этой галереи и из-за того, что дом был целиком каменным, прежний хозяин драл с постояльцев нещадно, но Гай, приняв от Маргилены деньги за статую, купил весь дом и занял один этаж, оставив в двух других прежних постояльцев, собратьев по ремеслу, – совершенно бесплатно.
Сюда, на Бараглайский Холм, Странная Компания внедрилась моментально и непринужденно, не вызвав ни у кого подозрений. Здесь и своих таких имелось превеликое множество – приходивших неизвестно откуда и уходивших неизвестно когда бродячих актеров, алхимиков, искавших эликсир бессмертия и любовный напиток, странствующих музыкантов, непризнанных ученых, циркачей, акробатов, изобретателей жутких на вид агрегатов непонятного даже самим создателям назначения, художников и поэтов. А также тех, кто считал себя художником, поэтом или скульптором – но без всяких к тому оснований. Народец был пестрый – от бывшего дирижера Королевской оперы, обнищавшего к старости, до торговца «напитком удачи» – шумный, много и изобретательно пьющий, беспокойный, но неопасный. Шпиков на душу населения здесь насчитывалось гораздо меньше, чем в других районах города, – во-первых, не настали еще времена, когда полицейские власти начнут тотально шпионить за творческими людьми и богемой, а во-вторых, любой «тихарь», работавший со здешним людом, подвергался нешуточной опасности рехнуться окончательно. Богема крепко пила, а подвыпив, каждый давал волю самой необузданной фантазии, меняя по три раза на дню свою собственную биографию и мнение о соседях. В сторону приукрашивания и запутанности, понятно. Чтобы отделить правду от пьяных побасенок, требовались титанические усилия. И давно известно было, что шпиков переводят сюда в наказание. Одним словом, на Тель-Бараглае жилось не в пример спокойнее – если не особенно распускать язык самому.
