Путница - Александра Лисина
Ой, мама. Зря я сказала про родных. Кажется, ему это не понравилось. Тьфу! Двуединый, да он же снова злится! По-настоящему! Просто в бешенстве!
– Ну не сердись, не надо, – похолодев от дурных предчувствий, попыталась я исправиться. – Ну хочешь, я скажу, что ты против? Хочешь, я откажусь и велю им держаться подальше?
Точно, зря я проболталась: скорр яростно зашипел и гибким движением поднялся– огромный, свирепый, страшный. Острые когти с силой ударились в пол, без труда прошив его чуть не насквозь, на мгновение сжались, дробя сухую древесину в пыль, а потом так же молниеносно исчезли. Из-под черных губ блеснули белоснежные клыки, длинный хвост напряженно замер, а под бархатной кожей загуляли массивные мышцы. Того и гляди прыгнет!
Мне даже нехорошо стало от мысли, что он вполне способен сейчас развалить по бревнышку несчастный трактир, отыскать среди развалин оглушенных эльфов и закончить то, что начал несколько дней назад у Черного озера. Но кто ж знал, что их желание идти с нами так его разозлит?!
Нутром почуяв, что он сейчас сорвется с места, а его знаменитая, какая-то нечеловеческая, буквально ослепляющая злость уже вот-вот готова была сорваться с привязи, я с приглушенным воплем повисла на могучей шее.
– Стой! Не трогай их! Не смей, слышишь?!
– Шр-р-р!
– Нет! Опомнись! – Меня волоком протащило по пушистому ковру, но скорр этого даже не заметил – хищно прищурившись и прижав уши к голове, кровожадно уставился на стену перед собой и чуть согнул лапы, как для прыжка. – Ширра! Они ни в чем не виноваты!
– Шр-р, – это уже совсем тихо, как бывает на последней стадии бешенства. Глаза абсолютно черные, лютые. Зубы уже видны на всю длину, и от них тянет неминуемой смертью. Дыхание горячее, почти обжигает кожу на пальцах. Тело напряжено и готово к удару.
Я до крови прикусила губу и, неожиданно решившись, вцепилась в оскаленную морду, а потом с силой развернула к себе.
– Не смей! Я тебе запрещаю!
И снова – эта жуткая чернота в глазах, в которой тонешь, не чувствуя опоры. Снова чувствуешь, как исчезает мир, как пропадает комната, бесследно истаивают знакомые запахи, краски, звуки. Как стремительно падает на голову закачавшееся небо, как оно давит своей тяжестью и заставляет дрожать от усилий, чтобы просто держаться прямо. Как неимоверно трудно вдохнуть, как сжимает грудь будто стальными обручами. Как темнеет в глазах и перед ними с бешеной скоростью мелькают разноцветные искры. Как закладывает уши, а на языке появляется отвратительный привкус крови. А затем резко убегает из-под ног коварный пол, ты теряешь опору и падаешь, падаешь, падаешь… до тех пор, пока что-то не ударит больно по лопаткам и не вырвет из груди болезненный стон…
Я внезапно осознала себя лежащей на спине – задыхающейся, мокрой от пота, с разламывающимися от боли лопатками, между которых будто осиновый кол вогнали. Перед глазами плыли мутные круги, на губах появилось соленое. Дыхание было рваным, подозрительно сиплым, словно после тяжелой работы. Ноги дрожали, руки онемели, во всем теле поселилась дикая слабость и нескончаемый холод, от которого нет никакого спасения. Сил не осталось ни капли, хотелось просто закрыть глаза и умереть на месте, потому что никакого желания жить тоже не было. И лишь под рубахой яростно сверкали два наших риала, не давая забыться или потерять сознание. Один холодный, словно его искупали в горном озере, второй, напротив, дико горячий, от каждого прикосновения которого я вздрагивала, как от удара.
Ширра негромко заскулил, жалобно ткнувшись носом в похолодевшие щеки, влажную шею, безвольно упавшие на пол ладони. От каждого прикосновения меня бросало в жар, тогда как его кожа, напротив, покрывалась плотной коркой инея, делая его похожим на скульптуру из разноцветного гипса.
Наверное, это тоже было больно – моя жемчужина умеет быть жестокой, если захочет. При случае вполне способна проморозить любого до самых костей. Но Ширра словно не замечал – напрочь позабыв про эльфов, он настойчиво теребил мои руки, согревал их горячим дыханием, бережно трогал лапой и беспрестанно урчал, словно большой кот. Наконец отчаявшись, подцепил клыками неистово враждующие амулеты и, крепко зажмурившись, сжал челюсти.
По комнате словно ураган пронесся, разметав листы бумаги, всколыхнув занавески, сбросив с постели покрывало, неслышно ударив по натянутым нервам и с неимоверной мощью обрушившись на призвавшего его безумца. В темноте коротко полыхнуло ослепительно чистым светом, завертело в бешеном водовороте силы. Затем донесся второй беззвучный удар, и трактир ощутимо тряхнуло.
Я вздрогнула от пронесшегося по телу жара и поспешно распахнула глаза, чувствуя, как пылает кожа и как испаряются с нее влажные капельки. С ужасом проследила за тем, как быстро покрывается ледяной коркой тело Ширры. Ощутила отголоски его боли, ахнула, рассмотрев вокруг него двойное сияние, в котором все сильнее чувствовалось снежное голубое марево. Нутром ощутила, что дело плохо, и с проклятием вырвала цепочку из пасти. А потом испугано уставилась на ладони – моя жемчужина полыхала таким неистовым холодом, как никогда раньше. За ее светом почти не было видно агата Ширры – тот почти угас, задавленный ею, сжался, потрескался и едва не истаивал в руках. Тогда как сам Ширра нехорошо покачивался на широко расставленных лапах, а в его пасти было черно от лютовавшего там огня.
Едва я выхватила свой риал, как ураган в комнате моментально стих. Вокруг нас снова потемнело, похолодало, подул легкий ветерок из распахнутого настежь окна. Жемчужина, сердито сверкнув напоследок, все-таки угомонилась. Вокруг воцарилась ненормальная тишина, в которой еще слышались отголоски бушевавшей стихии, но комната, как ни странно, почти не пострадала.
– Да что ж ты делаешь?! – горестно вскрикнула я, принявшись оттирать снежинки с нелепо застывшей морды. – Разве можно ее хватать?! Зубами?! Ты бы еще молотком шарахнул!
Скорр не пошевелился, будто его действительно приморозило, и мне стало совсем дурно. Кожа его оказалась отвратительно холодной и твердой, словно ледяная корка, которая от каждого прикосновения неприятно потрескивала, осыпалась противной изморосью, но при этом мышцы зверя так и оставались застывшими, скрученными судорогой, а в глазах среди прежней пугающей черноты стояла боль.
– Ширра! – я чуть не с плачем вцепилась в густую шерсть, яростно сдирая с нее остатки инея. – Да что ж такое-то?! Что за проклятие на этих дурацких риалах?! Никак не уживутся вместе! То меня обожгут, то тебя заморозят… Ширра! Да приди в себя, наконец!
Не знаю, что ему помогло – то ли мой голос, то ли звучащее там отчаяние, то ли тающий на боках снег, от которого бархатная шкура намокла и слиплась, но он вдруг неловко пошевелился и с видимым усилием моргнул.
– Ширра! – я крепко обняла дурного зверя и торопливо
