Шимун Врочек - Рим. Книга 1. Последний Легат

Я представляю, что Квинтилий Вар устраивает там у себя, за этим занавесом. Почему нет? Во-первых, пропретор приехал сюда без жены. Во-вторых, в его кабинете каждый день бывают сотни людей — обоего пола. И в-третьих, самое важное: у меня очень богатое воображение. Очень.

Боги, да такого разврата еще не знала Германия!

Пока распорядителя нет, я скучаю. Обвожу взглядом атриум. Непривычно видеть его таким пустым. Через проем в потолке косо падает столб розового света, упирается в стену. Позже, когда солнце окончательно встанет, столб сдвинется и будет освещать центр зала. Пока же сквозь лучи света пролетают капли — они текут с крыши. Она здесь сделана с наклоном к проему, чтобы дождевая вода попадала в бассейн, а оттуда по трубам — в огромную цистерну, что находится в подвале. Эту воду используют для хозяйственных нужд.

Капля срывается, вспыхивает на мгновение — как алмаз — и падает в бассейн. Кап! По поверхности воды бегут слабые круги.

Я задумчиво чешу подбородок — побриться не мешало бы. Зеваю. Потом еще зеваю. От усталости звенит в голове, но спать пока некогда. У меня есть дело, которое нужно завершить…

За окном неторопливо шумит просыпающийся Ализон.

Наконец я слышу шаркающие шаги — они все ближе. Это возвращается Квинтилион, склоняет голову. Даже запыхался, бедняга.

— Легат, пропретор вас сейчас примет.

Некоторое время Вар молча разглядывает меня, потом говорит:

— М-да.

Еще бы. Мой внешний вид сейчас убедит кого угодно. Туника разодрана на плече и на груди, розовые пятна покрывают некогда белую ткань — кровь расплылась под дождем. Лицо исцарапано, словно я всю ночь гонялся за кошками, а ноги и руки в синяках, словно они меня при этом еще и били. Глаза разного цвета — зеленый и голубой. Бедро перетянуто бинтом — царапина, в сущности, но выглядит эффектно.

Да и болит, в общем, не хуже.

Шерстяной солдатский плащ мне одолжили в казармах. Сейчас там Титом Волтумием занимается медик, у центуриона несколько легких ран. А я был насильно перевязан и усиленно накормлен. Теперь я здесь.

— Что это значит? — говорит Вар почти раздраженно.

— Стычка с гемами, пропретор. — Я начинаю рассказывать. В повествовании много места занимает подготовка к бою. Вар устает и решает уточнить:

— Так кто на вас напал? Мятежники?

— Думаю, разбойники. Получилось так, что мы поехали с центурионом Волтумием на прогулку и… — я делаю паузу, — застали варваров за нарушением закона, пропретор.

Квинтилий Вар наконец заинтригован:

— Что? Как?

— Они снимали с креста осужденного преступника, что запрещено законом.

Квинтилий Вар чинно кивает. Он важный и ответственный наместник дикой пока провинции. Поэтому он ждет, что все его подчиненные будут принимать важные и ответственные решения. Он спрашивает:

— И что вы сделали?

— Как сенатор и легат я, конечно, потребовал от них покорности…

— Правильно!

— Но, к сожалению, они не подчинились. Нам пришлось вступить в бой. Их было шестеро…

— Шестеро! — Квинтилий Вар от удивления забывает, что должен быть чинным и важным. Открывает рот, закрывает — как карп в садке. Потом говорит: — Вы должны были сразу отступить и послать отряд в погоню… Не знаю… Послать много отрядов, в конце-то концов! Но не лезть в драку. Вы же образованный человек, Деметрий Целест!

Я поднимаю брови. Нечасто встретишь употребление слов «образованный человек» в качестве замены слова «идиот». Вар продолжает возмущаться:

— И шестеро — это уже попытка мятежа, Деметрий Целест! Вы понимаете?

«В живых не останется ни одного римлянина», — вспоминаю я, но говорю:

— Это были всего лишь разбойники, пропретор.

Вар смотрит на меня испытующе. Потом хмурится:

— Говорите, с вами был еще один раб? И где он?

— Увы, погиб. Он был храбрым и сражался вместе с нами против варваров, но…

Я вижу: отрубленная голова раба открывает глаза. Варвар видит это и кричит.

— Он нам сильно помог, пропретор, — говорю я совершенно честно. — Если бы не он, все могло закончиться гораздо хуже. Второй раб должен был следить за лошадьми. Увы, лошади испугались грозы и разбежались, — заканчиваю я.

— Как же вы с центурионом добрались до города? — Вар крутит в пальцах стеклянное перо — вроде того, что я видел у Августа.

Пропретор старается во всем подражать обожаемому дяде жены. Зайчик отражается от пера, попадает мне в глаза, я щурюсь. Что-то вроде: привет от Божественного Августа, юный легат.

Ну, по сравнению с принцепсом даже Тит Волтумий покажется мальчиком.

Впрочем, пора объясниться. Терпение пропретора не бесконечно.

— Нам повезло, — говорю я. — Из-за грозы его лошадь понесла, он мотался всю ночь. Утром, когда гроза закончилась, лошадь устала и пришла к воротам города — по привычке, видимо. А раб висел на ее шее, вцепился ей в гриву так, что еле расцепили. Там раба нашел патруль всадников. К этому времени бедолага уже был близок к помешательству. Бредил, рассказывал какую-то чушь про снятого с креста германца, оживающих покойников… и прочее.

Декурион сначала решил, что бедняга совсем свихнулся. Но потом он все же решил выслать патруль в нашу сторону. Дальше все просто.

Всадники поехали проверить его слова и встретили нас с Титом Волтумием — бредущих по дороге. Это было как раз вовремя, потому что мы промокли насквозь, выбились из сил и думали, что пора бы замерзнуть насмерть. Всадники нас и довезли до города.

— Зачем вас вообще понесло ночью за город, легат? — Вар поворачивается ко мне. — Это вы мне можете объяснить?

— Знаете, пропретор, — я говорю совершенно серьезно, — я хотел проверить одну старую поговорку — труп врага хорошо пахнет.

— И что? — удивляется пропретор.

«Я не убивал. Я хотел купить подарок невесте», — вспоминаю я слова варвара. Не повезло, друг.

— Оказалось, не очень.

— Так. — Вар медлит. — Я не совсем понимаю… Зачем этим варварам вообще понадобилось снимать распятого? Они его родственники, близкие? Кто?

Я пожимаю плечами. Великолепное, небрежное движение. Я отрабатывал его перед зеркалом много раз.

— Они разбойники! — говорю я. — Видимо, он был одним из них. Разведчик, что-то в этом духе. Может быть, они хотели узнать расположение комнат вашего дома, пропретор. Где находится охрана… и прочее.

Квинтилий Вар смотрит на меня прямо — с явной тревогой.

— И он рассказал? Разбойники что-то узнали?

— Это невозможно, пропретор. Боюсь, бедняга к тому времени уже скончался. Так что с их стороны это была совершенно напрасная трата времени… — Я выдерживаю паузу и добавляю: — Мертвые ведь не могут говорить, не так ли?

Публий Квинтилий Вар некоторое время молчит, глядя на меня. С неясным выражением на лице. Потом, что-то для себя решив, пропретор кивает:

— Думаю, так, Деметрий Целест. Думаю, так.

— Привет, старик! — говорю я. — Просыпайся, просыпайся.

Тарквиний медленно открывает глаза, моргает. В первый момент кажется, что в его зрачках отражается свет подземного огня. Красные сполохи Преисподней. Я придвигаюсь ближе. Даже если на меня оттуда взглянет сама вечность — плевать.

От него пахнет старостью и домом. От него пахнет воском и старыми вещами. Черным африканским деревом и пылью пустыни. От него пахнет Римом.

— Госпо… дин Гай. — Губы с трудом шевелятся. Глаза белесые. Я знаю, что у меня совсем мало времени… а нужно успеть спросить так много…

— Как ты, старик? — говорю я. — Скучал по мне?

Он поводит плечами, пытается встать. Смотрит на меня испуганно.

— Болит, — говорит Тарквиний с каким-то даже удивлением.

У него рана в груди, куда вошел нож убийцы. Она перевязана, но сколько он проживет, я не знаю. Но я знаю, что это больно. Очень больно.

— Старик, — говорю я. — Это важно. Я задам тебе один вопрос… Постарайся ответить, хорошо?

Сейчас я должен спросить: кто тебя убил, старик? Я найду его и распну — как распяли случайного, в сущности, варвара.

А может, наоборот, мертвых возвращают, чтобы что-то им сказать? Люди смертны. Люди смертны внезапно. И слишком много важных слов остаются несказанными.

Сейчас я скажу: я тебя все-таки люблю, дурацкий старикан. Вместо этого я говорю:

— Старик… ну, ты знаешь…

Вспышка молнии. В испуге я просыпаюсь. Темнота. Я лежу на кровати в своей комнате. Разжимаю пальцы, на моей ладони — фигурка из серебристого металла. Воробей. Она совершенно ледяная.

Сон. Это был всего лишь сон, понимаю я. Переворачиваюсь на другой бок. Надо заставить себя уснуть. Иначе я не выдержу и пойду к Тарквинию. Он лежит завернутым в саван в одной из комнат. И скажу: вставай, старик.

И его душа вернется обратно на крыльях воробья.

Нельзя оживлять мертвых, думаю я. Стискиваю зубы и лежу, глядя в темноту. Нельзя.