Шимун Врочек - Рим. Книга 1. Последний Легат
Слабость такая, что в глазах темнеет. Мир убегает куда-то в сторону… Падаю.
В следующее мгновение Тит Волтумий оказывается рядом, помогает мне встать. Боги, как я устал. Голова кружится. Фигурка в ладони совершенно ледяная. Я пытаюсь шагнуть обратно к германцу…
— Я не все узнал, — говорю я упрямо. Сжимаю в руке Воробья — до боли. — Мне нужно еще раз попробовать…
— Поздно, — говорит Тит Волтумий.
* * *Меня всегда интересовало, как я встречу свою смерть. Наверное, нет человека, который бы об этом никогда не думал. И, конечно, все происходит не так, как представлялось… Жаль.
— Поздно, — говорит старший центурион.
Взгляд жесткий. Морщины рассекают лоб.
Я поворачиваюсь… Да чтоб тебя!
На дороге перед нами с центурионом выстроились темные фигуры. Вспышка молнии освещает их — это германцы, шестеро. Длинные волосы и плащи развеваются на ветру. Посланцы Преисподней. Воины с той стороны Ахерона.
— Что скажете, легат? — говорит Волтумий. Голос совершенно спокойный.
Я говорю:
— Смешно.
Варвары все с мечами. Ветер развевает их плащи и рвет полы рубах. Лица суровые.
Мечи пока в ножнах. «Договоримся?» — думаю я. Потом вперед выходит предводитель варваров, и я понимаю: проклятье, не договоримся.
У предводителя нет руки, кисть замотана грязной тряпкой. Однорукий!
— Он говорит: узнаешь меня, римская собака? — Тит Волтумий почти весел. — Меня зовут Демериг. Что ему ответить?
— Скажи, что… Проклятье, сейчас не время… Скажи, что собаки плохо видят в темноте. Пусть приходит утром.
Варвары смеются. Сверкает молния.
— Это тот? — спрашивает центурион.
Я качаю головой, опускаю ладонь к рукояти гладия. Пальцы совсем рядом от нее, я почти ощущаю тепло костяной рукояти.
— Не тот, — говорю я. — Даже обидно, Тит. Это другой однорукий. Проклятье… как глупо.
Вожак — тот варвар, которому Арминий отрубил руку на базаре. Похоже, он все-таки затаил на меня обиду. А у меня нет времени с ним ссориться.
Или… или его натравили. А я только кое-что начал понимать.
Один из германцев взмахивает рукой, я отшатываюсь. Что-то темное и круглое летит, описывает дугу… падает в грязь передо мной. Подкатывается к моим ногам.
Пауза. Я смотрю на спутанные темные волосы, следы крови. Лицо у мертвеца смуглое.
Германец что-то кричит. Тит Волтумий переводит:
— Он говорит: это ваше.
Я смотрю. Потом носком сапога переворачиваю голову. Хмыкаю от неожиданности. Передо мной голова одного из моих рабов — того, что бежал к лесу. В глазах застыл ужас.
Что ж… Я поднимаю взгляд. Беглец сам выбрал свою участь. Но мне все равно его жаль.
* * *Мы стоим напротив: римляне и варвары. С одной стороны — я и старший центурион. С другой — шестеро германцев.
Мы пониже ростом, они, соответственно, повыше. То есть, если бы не рост, мы могли бы победить в этой схватке. Смешно.
Где-то вдалеке грохочет гром. Раскаты его чудовищны, кажется, в небесах сошлись на битву тысячи титанов и сотни богов. Мы стоим. Раскаты грома напоминают удары боевых молотов по медным воротам.
Гиганты, штурмующие небо. Мне всегда нравилась эта история…
Глаза германцев мерцают в свете молний.
— Не делайте резких движений, легат, — говорит центурион, не поворачивая головы. — Иначе они решат, что мы нападаем. А нам лучше выбрать момент.
Логично. Я говорю:
— Предложи этому, главному… как его, Демеригу — бой один на один. Я против него. Как это называется? Божий суд? Если я нанес ему обиду, я отвечу по справедливости.
Центурион едва заметно качает головой.
— Они не согласятся, легат. Для этих мы, римляне, — не люди.
Даже так?
— Попробуйте, Тит.
Центурион начинает говорить. Главный из варваров начинает смеяться, потом что-то отвечает. С презрением. Показывает обрубок и ладонью ударяет себя по локтю.
— И как он нас назвал? — говорю я.
— Говорит, что мы — грязные животные. Что у нас нет чести. — Тит Волтумий некоторое время молчит, затем продолжает: — Поэтому нас убьют и бросят тела в болото. Все просто. Мы просто исчезнем. Им не нужна месть римлян.
Нас никогда не найдут. Эх, а мне только начало нравиться обращение «легат».
— Что ж… — говорю я. Центурион выпрямляется. Вспышка молнии высвечивает все вокруг, делает синим.
На мгновение мне становится видно все. Военная дорога, вымощенная камнем. Ряды крестов над ней…
Распятый труп в кусках разваливающейся плоти смотрит на нас с высоты. Из-за обнажившихся зубов кажется, что мертвый германец улыбается. Если бы это было смешно… Впрочем, может, ему как раз смешно.
Фигурка Воробья холодит мне кожу на груди. А что, если…
Кажется, молния пронзает меня насквозь — от макушки до пят. И уходит в землю. Фигурка на моей груди словно прорастает сквозь грудную кость. Вспышка. Если бы мертвые могли говорить…
Я мысленно произношу приказ, затем пинаю отрубленную голову. Она медленно катится к ногам вожака, подпрыгивает. Наконец, застывает в лужице.
— Тит, приготовься. Сейчас начнем… Теперь переводи.
Центурион кивает. Взгляд его спокойный. Ethos Аристотеля. Взгляд человека за мгновение до того, как все рухнет.
— Готов? Это не мое, — говорю я для варваров. — Это ваше. Посмотри внимательно, варвар.
Однорукий Демериг слушает. Потом начинает смеяться. Ха-ха-ха.
— А ты посмотри, — предлагаю я. — Если осмелишься.
Германец хмыкает. Тянет единственную руку, запускает пальцы в волосы. Поднимает, смотрит. Вглядывается. Уже почти совсем темно, синий сумрак вокруг…
Демериг усмехается.
Голова открывает глаза.
* * *От слабости я едва не теряю сознание. Проклятье, не время.
Крик вожака звучит над вереском, над холмами, над дорогой, над лесом, гнущимся от ветра, над крестами с мертвыми варварами.
Однорукий вопит. Голова раба падает на дорогу, продолжает несколько мгновений открывать рот, вращать глазами… Жуткое зрелище. У меня самого мороз по коже от этого.
Я кричу:
— Вперед! — и бросаюсь вперед, вытаскивая гладий. Центурион делает то же самое.
Крик Демерига еще не стих, а мы уже врезаемся в строй гемов. Коли, коли, коли! Мы с центурионом успеваем заколоть двоих, прежде чем остальные варвары приходят в себя. Но их четверо, и они заставляют нас отступить.
Короткая передышка. Мы стоим с одной стороны, варвары — с другой. Тяжело дышим. Между нами — мертвые тела.
— Они все равно нас убьют, — говорит старший центурион. — Их слишком много.
Гром грохочет прямо над нашими головами. Я на мгновение глохну. Начинает лить дождь. Первые капли барабанят по моей голове, застревают в бровях.
— Что ж, — говорю я. — Тогда чего тянуть?
Ни к чему теперь вежливость. Ни к чему наши извинения или просьбы… Мы все умрем.
— Сделать сложное — простым, — говорит Тит Волтумий.
Германцы идут на нас, мы идем на них. Медленный, тяжелый блеск клинков.
Льет дождь.
* * *Они переступают тела убитых. Они все ближе.
— Это мой меч, — говорю я негромко. Центурион вскидывает голову. Я продолжаю произносить слова, словно сейчас это важно: — Таких мечей много, но это меч — мой.
Молитва меча.
Варвары переглядываются. Смятение во взглядах.
Первый германец оскаливается, кричит. Блеску его зубов позавидует любая молния. Он бросается в атаку.
В последний момент я отступаю в сторону, пропускаю его мимо себя. Раз! Разворачиваюсь и бью. Клинок с усилием входит в спину германца, пробивает варвара насквозь. Он кричит. Острие гладия на мгновение показывается у него из живота, исчезает. Я выдергиваю гладий и говорю:
— Таких мечей много, но этот меч — мой.
Варвар еще стоит.
— Я буду убивать им своих врагов, — говорю я.
Германец медленно падает. В грязь. Брызги разлетаются. Темные, грязные…
Кровь.
Звон клинков, вопли. Быстрый взгляд туда. Центурион сражается с двумя варварами сразу. Он быстр и страшен. Но они все равно теснят центуриона, загоняют в грязь на обочине дороги — там он не сможет маневрировать. Тит уже легко ранен. Держись, думаю я.
Я медленно иду на вожака варваров, струи дождя стекают по моему лицу. С острия гладия срываются капли — темные от крови.
Однорукий Демериг шарахается, как та лошадь. В глазах гема я вижу суеверный страх. Я говорю:
— Мой меч — такой же человек, как я, потому что это мой меч.
Я делаю шаг.
— Я должен относиться к нему как к своему брату… — На мгновение я запинаюсь. «К своему брату». Луций. На миг перед глазами вспыхивает картинка: белая рука Тарквиния. «Деда». Вспышка молнии.
Демериг что-то кричит. Его слова заглушаются раскатом грома.
Он бросается на меня. Вопит, замахивается… Наверное, он никогда не проигрывал ни одной схватки. Он сильный, храбрый, он самый крутой из германских воинов. Еще совсем юным он убил зубра и принес домой трофей из его рогов.