Лучше, чем пираты (СИ) - Августин Ангелов
Поскольку многие матросы-охранники из караульного взвода мичмана Ярового отвлеклись на концерт, момент начала бунта прозевали. А на сторожевые вышки, которые сделали буквально только что, закончив работы перед самым концертом, еще даже не успели установить пулеметы. Правда, мичман сразу отправил нести дежурство на каждую из вышек по два автоматчика, но, плотность огня все равно оказалась недостаточной. Да и стреляли матросы не слишком точно. Потому и не удалось сразу же отсечь огнем бунтарей от того участка пляжа, где собрались зрители концерта. А когда бегущие испанцы, преодолев каких-то полсотни метров, отделяющие их галеон-дебаркадер от толпы зрителей, сходу завязали рукопашную, положение еще больше осложнилось из-за того, что невозможно стало вести огонь без риска попасть в своих.
Сам Федор Яровой сумел вовремя отступить к ближайшей вышке, прикрывая огнем замполита с двумя девушками Леной и Зоей. Яровой и Саркисян отстреливались из пистолетов, а матросы били по бунтовщикам очередями. Но, одного из парней мичмана какой-то благородный испанец все-таки сумел достать в своей безумной атаке и насмерть заколол шпагой. Этот конкистадор с очень злым лицом тут же получил несколько пуль и скончался на месте рядом со своей жертвой, но мичману от этого было не легче. Ведь он старался беречь каждого из своих парней, прекрасно понимая, что в той ситуации, в которую они попали, новых матросов взять будет просто негде.
Первыми с борта «Барваленто», конечно, выскочили самые активные и агрессивные из мятежников. А остальные, из тех, кто следом за первой волной попрыгали с борта галеона на мелководье и ринулись по сходням, просто подчинились неистовому стремлению зачинщиков освободиться. Подстрекатели пленных, помутившиеся рассудком от условий плена, показавшихся им неприемлемыми, так хотели вырваться на свободу, что даже не думали в тот момент о собственной смерти, вполне возможной от пуль охраны. Обезумевшие от жары, тесноты и религиозного экстаза, они растоптали все преграды, а их накопившаяся ярость дикой бурей сметала все на пути. И вожаки толпы испанских матросов увлекли за собой остальных.
Безумие овладело каждым из этих нетерпеливых и неумных людей, словно тропическая лихорадка, развязав им руки и превратив в безумных экзекуторов, которые с ножами накинулись на советских моряков, слушающих концерт, сойдясь с ними в смертельной схватке. И волна беспощадного насилия неожиданно накатила на зрителей концерта, мирно стоящих вдоль береговой линии. Ведь, кроме моряков с эсминца, там находились и гражданские люди с «Богини», в том числе и женщины, отправившиеся на такой долгожданный берег. И их пронзительные вопли, заглушив музыку, слились со звуками автоматных очередей, с боевыми кличами и с громкими проклятиями, выкрикиваемыми испанцами. Атмосфера музыкального праздника мгновенно была растоптана и уничтожена.
Охрана, боясь попасть по своим, стреляла только по тем пленным, которые намеревались спрыгнуть с борта «Барваленто» следом за первой волной. Но, поскольку наиболее храбрые и безумные, которые составляли примерно четверть от общего количества военнопленных, уже рванули вперед, сзади остались менее решительные и агрессивные испанцы, уже почувствовавшие на себе, что автоматы, которыми были вооружены советские часовые на вышках, по огневой мощи далеко превосходят привычные им аркебузы с фитильными замками. Пули свистели в воздухе, находя свои кровавые трофеи. Оказавшись у вышки, Яровой выкрикивал команды своим растерявшимся подчиненным, чтобы они отсекали огнем хотя бы вторую волну бунтовщиков. К счастью, это все-таки удалось сделать. А оставшиеся на галеоне испанцы, наблюдая гибель своих товарищей, начинали понимать, что из-за подстрекателей ввязались в дело совершенно безнадежное. И вскоре мятеж на «Барваленто» начал затухать.
Но, на берегу хаос кровопролития все еще продолжался. Хоть прорвавшихся испанцев и было гораздо меньше, но каждый из них умел обращаться с холодным оружием намного лучше, чем средний советский матрос. Все эти испанцы, поднявшие мятеж, оказались самыми настоящими конкистадорами, которые уже убивали множество людей в ближнем бою, сражаясь с туземцами. Причем, любой уважающий себя испанский вояка старался виртуозно овладеть всеми видами холодного оружия, тренируясь всю сознательную жизнь. Однако, никто из них не мог на этот раз предсказать, кому же удастся выжить в этой битве безумия. Противник испанцам попался неожиданно сильный и упорный.
Ни один из советских моряков не поддался панике, никто не бросился наутек под натиском испанцев. А, выхватывая свой штык-нож из ножен на ремне, каждый из матросов немедленно вставал на защиту гражданских, не отступая ни на шаг. С криками: «Полундра! Наших бьют!» моряки с эсминца, не раздумывая ни секунды, храбро бросались навстречу мятежникам. В смертельном танце ножевого боя пленные испанцы из шестнадцатого века и советские матросы из века двадцатого сошлись словно пешки на шахматной доске судьбы, которая играла ими в жестокую кровавую игру на белом песке островного пляжа.
* * *
Когда все это началось, Лаура, она же Лариса Иванова, увлеченная своим выступлением, как раз заканчивала петь про девушку из Нагасаки. Ларису всегда в этой песне несколько удивляло то, что герой-любовник капитан, который, вроде бы, так сильно любил эту девушку, почему-то не отомстил джентльмену во фраке, который ее прирезал непонятно из-за чего. Он даже и не попытался мстить, а просто вспоминал ее с грустью. И никакого торжества справедливости из слов этой песни не получалось. Лариса опасалась, что публика, состоящая, в основном, из советских матросов, может не оценить весь драматизм песни правильно. Эта песня была просто грустной, а не какой-нибудь жизнеутверждающей. Но узнать, как отреагируют зрители на девушку из Нагасаки, Ларисе в тот раз не пришлось.
В конце песни слова и музыку перекрыли выстрелы и крики. И Лариса увидела, как со стороны парусника с обломанными мачтами по полосе прибоя несется целая толпа бородатых мужчин в старинных одеждах, сверкая в лучах заката множеством больших ножей. А дальше и просто началось нечто ужасное, когда навстречу этим вооруженным людям кинулись советские матросы тоже с ножами. Гладко выбритые северяне, еще не успевшие загореть, и обросшие загорелые южане сшиблись стенка на стенку и стали буквально вырезать друг друга, вспарывая животы и нанося страшные колющие удары клинками. Но, хуже всего было то, что часть разъяренной толпы испанцев кинулась прямо к сцене следом за каким-то своим усатым вожаком в широкополой шляпе, орудующим самой настоящей шпагой со смертельным проворством опытного мушкетера. И несколько советских моряков, бросившихся ему наперерез, упали, пронзенные сталью.
Опустив микрофон и застыв в нерешительности, Лариса наблюдала за всем
