Мы остаёмся жить - Извас Фрай
– Нужно вести переговоры; у нас ещё есть шанс предотвратить эту войну.
– Война уже началась.
– Мы все погибнем.
– Этрусские города – встанут за нас стеной; вместе мы – непобедимы.
– Они бросили нас. Почему их армии до сих пор не здесь?! Мы – остались совсем одни. Нам не выстоять.
Мы услышали, как закричал во всю глотку, перекрикивая остальных ораторов, начальник городской стражи. К тому времени мы уже были на площади вместе со всеми; и слушали его пламенную речь, после которой каждый, кто способен держать в руках оружие – возьмёт его, чтобы сражаться против Рима. Я и сейчас помню, какими примерно были его слова:
– Мы победим их! Я знаю как – и мы это сделаем! Ведь всегда побеждали. Наши воины выстоят против них. Мы победим!
Вдохновлённая его речью, толпа на площади взорвалась воодушевлёнными возгласами.
Семь дней ветераны готовили молодых к будущим битвам. Начальник городской стражи объявил себя диктатором и отправил шесть гонцов в этрусские города, требуя от них военной помощи. Тогда, я ещё не знал, удастся ли моему городу выиграть эту война; у меня – была своя. Но даже о ней мне пока мало что известно.
В ожидании бойни, я почти всё своё время проводил вместе с Кассом. Я старался как можно больше узнать о нём; ему же, неожиданно, стал интересен я. Всё это время, пока знамёна римских легионов могли появиться на горизонте в любую минуту, а дни проходили в утомительных тренировках – без конца шел дождь, а ветер будто хотел снести этот город на другую сторону Тибра.
Дни проходили быстро; но все вместе складывались в целую эпоху. За это время я успел узнать о Кассе столько, сколько когда-то знал о Гелионе. Я всё никак не мог понять: почему он никогда не рассказывал мне о Кассе? Когда я задавал этот вопрос ему самому, он лишь пожимал плечами, но о чём-то всегда недоговаривал. И всё же, будь у нас в запасе больше времени – я всё равно не смог бы узнать его лучше.
Он был невысокого роста – глаза его всегда, где бы он не находился и с кем бы не разговаривал, были устремлены вверх. Его кожу покрывали родимые пятна. Некоторые галльские племена верили, что это – признак того, что за ним стоит вся сила предков из его рода. Он был сильнее и выносливее меня, да и всех остальных; только Гелион, наверное, смог бы одолеть его в борьбе или кулачном бою. Его образ был далёк от идеала мужской красоты, каким обладал Гелион; но он умел заставить других любить и уважать себя.
Ни Цери и ни один другой союзный город так и не пришел нам на помощь. Никто не осознавал, что эта война не за будущее Вей, а за существовании всей Этрурии. Римские легионы, по словам лазутчиков, тоже не стояли на месте. Они готовились выступить, чтобы подойти к городу и взять его в осаду. Только три сотни галльских всадников пришли нам на подмогу. Их вёл длинноволосый варвар, родившийся в седле и произносивший лишь одну фразу: смерть Риму. С их появлением, лучшие воины Вей готовились выступить в бой и не подпустить врага к своему дому; даже если в этой битве им придётся сражаться в одиночку.
Я взял широкий щит, крепкий шлем и острое копьё. Мой отец, оставшийся в городе, пролил несколько слёз, глядя на меня. Я отвечал ему, что лучше бы он занялся своим делом – запечатлел бы все эти героические часы на одной из своих великолепных амфор, которых у него больше, чем даже воинов у Вей. Он ответил, что эти часы – ему хотелось бы забыть. Вместе с ним, я старался шутить и смеялся больше, чем мне самому того хотелось. Полдня я проводил на боевых учениях; полдня в доме Касса; полночи я сидел рядом с отцом, крепко сжимая в руке копьё.
Я старался пошутить: когда я вернусь домой героем, мне придётся всем, кого я встречу в будущем, рассказывать эту историю. Даже если удача окажется не на моей стороне – боги не примут меня к себе на небо и я встречу вечность в роли призрака, рассказывающего из века в век одну и ту же историю.
– Раз ты, отец, художник – значит и тебе, так или иначе, приходится принимать на себя роль рассказчика, хоть и не произносишь при этом ни слова. Может, поделишься опытом и ответишь мне: как, глядя на себя, мне передать историю своей жизни?
Он взглянул на меня так, как больше никогда не посмотрит – ведь это была последняя наша ночь. Улыбка навсегда забыла, где находится его рот. Он сказал:
– Размышляя о потусторонних вещах, ты всё равно, так или иначе, возвращаешься к себе. Истинный талант: всё время рассказывать о чём-то совсем уж глупом, произнося при этом истины, мудрость которых поразила бы саму богиню. Вещи, которые кажутся нам, сын, несвязанными между собой – связаны прочнее, чем мы только можем себе вообразить. И ты, если переживёшь грядущую битву – станешь одним из тех рассказчиков, которые смогли бы взять в руки кувшин, – он обеими руками поднял с пола одну их своих амфор, протягивая её мне, – и стал бы рассказывать о нём – только о нём, не сменяя темы; но сделал бы это так, что под конец твоего рассказа – слушатель будет знать о тебе всё. Даже кончик твоего ногтя связан со всем, что происходит в мире.
На рассвете, наше войско покинуло родные Вейи, чтобы не вернуться туда никогда.
Нас вёл за собой диктатор – лучший из воинов, равных которому не было ни в одном из поединков. Когда солнце уже близилось к закату, а люди, оставшиеся в своих домах, начинали готовиться к ночи – мы встретились с вражескими легионами и начали приготовления к битве.
Первыми пошли в бой римляне: они отправили на верную смерть велитов – плебеев-копьеметателей. Лучники быстро не оставили от их рядов ни одного живого места – все стали едиными с землёй.
За нами, в бой пошли гастаты, ровным маршем приближая неизбежное. Диктатор повёл наши ряды к ним навстречу, не в силах дожидаться, когда сам сможет зубами вонзиться плоть врага.
Римские щиты – пробить невозможно; они стояли нерушимой стеной перед нами, делая поочерёдные выпады кинжалами и быстро возвращаясь в строй. К ним всё время подходило подкрепление, в виде союзных отрядов триариев и
