Талигойская баллада - Вера Викторовна Камша
Разрубленный Змей! Да не приведи Рамиро южан, не наори на Придда, не возьми оборону в свои руки, в городе сейчас бы хозяйничал марагонец… А может, дело именно в этом, и Эрнани прав? Все они взъелись на Алву, потому что чужак делает то, на что не способен ни один из Людей Чести? В Придде и Го́нте говорят зависть и досада… А в Повелителе Скал? Собираясь с мыслями, Алан тронул герцогскую цепь и негромко окликнул:
– Эр Рамиро…
– Эр Алан?
– Мы вам очень обязаны…
– Пустое, – махнул рукой Алва. – Знай я, чего ждать, меня бы здесь не было.
– Я вас не понимаю.
– Понимаете. Просто в Талигойе не любят называть вещи своими именами. Я сожалею, что привел в Кабитэлу своих людей и привез жену, но раз я здесь, то сделаю все, что могу. Если угодно, назло тем, кто не способен ни на что. Будь я одним из вас, я дождался бы, когда рядом не будет слуг, и влепил Придду пощечину, но я предпочитаю раз за разом вытаскивать его из лужи, в которую он норовит сесть. Эрнани должен сменить командующего, иначе плохое станет безнадежным.
– Его величество сделал бы это, – Алана покоробило, что полукровка назвал короля по имени, но в откровенности кэналлийца было что-то притягательное, – будь хоть какая-то надежда.
– Вот как? – темные брови поползли вверх. – Зачем сражаться, если не веришь в победу?
– Во имя чести, – бездумно ответил Алан и осекся, поняв, как глупо это звучит, – и потом, что нам делать, если не защищаться? Сдаться на милость бастарда?
– Горожане, как мне кажется, готовы сменить короля. Эктор Придд чуть ли не каждый день вешает смутьянов, но меньше их не становится.
Это было правдой. Простолюдинам надоела осада, они хотят есть досыта, спать в своих постелях, рожать и растить детей. Оллар обещает спокойную, сытую жизнь и свободу. Пока чернь выжидает, и лишь самые смелые или же глупые рискуют выказывать недовольство, но что будет, когда придет зима и Кабитэла начнет голодать и мерзнуть? Без сомнения, Эрнани имел в виду именно это! Бунт, который не подавить.
– Вы сожалеете, что пришли, из-за бунта?
– Из-за бунта? – Рамиро казался удивленным. – Разумеется, нет. Жители Кабитэлы сыты, а сытые ремесленники и купцы, в отличие от дворян, не страдают воинственностью. Чтобы довести город до бунта, Людям Чести нужно очень постараться, разве что осада затянется до зимы.
– Разумеется, затянется. – Алан понимал своего собеседника все меньше и меньше. – Марагонец не уйдет, а мы не сдадимся. И вы все еще не сказали, почему сожалеете о том, что пришли.
– Потому что приходится исполнять приказы спесивого болвана.
Вчера Алана эти слова оскорбили бы. Каким бы ни был Придд, он был маршалом Талигойи, и безродный выскочка не имел права его судить, но сегодня этот выскочка спас город, который едва не погубили глупость и упрямство Эктора.
– Это был не лучший выбор, но маршальский жезл почти Круг принадлежит Волнам.
– Раньше в этой волне были спруты, теперь, – Алва задумался, видимо, перебирая в памяти морскую живность, – медуза. Такая, с бахромой…
Медуза с фиолетовой бахромой… Щит Приддов украшал коронованный спрут, Алан представил на его месте полупрозрачный грибок со щупальцами и неожиданно для себя расхохотался. Алва последовал его примеру. Лед был сломан – властители Надо́ра и Кэналлоа поняли друг друга. Это еще не было дружбой, но неприязни у Алана заметно поубавилось.
– Вы разбираетесь в медузах, герцог.
– Разумеется, в Алвасе́тской бухте их прорва, особенно после шторма… Простите, герцог!
Лицо Алвы озарилось мягким внутренним светом, словно смывшим и усталость, и иронию. Южанин вскочил и бросился навстречу женщине в широком синем платье, которую поддерживали под руки две служанки. Алан видел кэналлийскую герцогиню и раньше, но никогда к ней не присматривался. Немного поколебавшись, Окделл присоединился к супругам, представляя, какую мину скорчил бы на его месте Повелитель Волн.
– Эр Алан, – просиял глазами Рамиро, – вы знакомы с моей женой? Какой-то болван рассказал ей, что был штурм, и ей взбрело в головку убедиться, что со мной все в порядке.
У Октавии Алва были удивительные глаза, такой бесконечной предвечерней синевы Алан еще не встречал. Герцогиня не походила ни на пламенных южных красавиц, ни на величавых талигойских аристократок, и Окделл вспомнил, что Рамиро разорвал помолвку с племянницей Придда и женился на безродной девице, встреченной им чуть ли не на постоялом дворе. Скандал вышел нешуточный, но властителя Кэналлоа чужое мнение не заботило.
Алан Окделл церемонно поклонился.
– Счастлив приветствовать прекрасную эрэ́а. Я видел эрэа один раз на пиру и несколько раз в храме, но, увы, лишь издали.
– Октавия, в отличие от меня, очень набожна. Увы, ангелам положено, надо не надо, славить Создателя.
– И обращать безбожников, – улыбнулась герцогиня.
– Днем, – уточнил кэналлиец, указывая взглядом на живот супруги. – Ночью безбожники берут свое.
Октавия густо покраснела, и Рамиро быстро поднес к губам тоненькую руку. Он любил жену, в этом не было никаких сомнений. Не просто любил – боготворил, а она – его. В этом Алва тоже отличался от большинства Людей Чести, знавших своих невест с малолетства. Самое большее, на что мог рассчитывать в браке глава Великого Дома, – это на дружбу и понимание. До сегодняшнего дня Алан был уверен, что ему несказанно повезло с Женевьев, но она никогда не смотрела на него такими глазами. А он сам? Герцог любил обоих сыновей, глубоко уважал свою супругу и не изменял ей; у них с Женевьев было немало хороших минут, и все же Окделл почувствовал себя обделенным.
Именно поэтому, расставшись с кэналлийцами, он не вернулся в казармы, где жили его люди, а, вскочив на приведенного оруженосцем коня, направился в Цитадель. Герцог сам не знал, чего хочет от Женевьев. Она всегда была строгой, рассудительной и сильной. Истинная Повелительница Скал! Ее кузен Шарль, хоть и возглавил после гибели отца Дом Молний, частенько вел себя как мальчишка, а вот Женевьев
