Дуглас Брайан - Пузыри земли
— Я? — Эрингил покачнулся в седле. У него кружилась голова. — Боги, какой я осел!
— Конь или осел? — уточнила девушка. — Есть еще лошаки и мулы…
Впереди, по счастью, уже выросла скала, и можно было различить на ее вершине замок. Эрингил никогда прежде не подъезжал сюда достаточно близко, чтобы видеть этот замок. Древнее' строение казалось частью скалы, поэтому оно оставалось почти неразличимым на фоне камней.
Ульбана придержала коня и улыбнулась.
— Нравится? — с гордостью она тряхнула волосами и указала на замок. — Здесь жили мои предки. Здесь наша семейная усыпальница, здесь хранится наш родовой меч…
— Очень красиво, — искренне признал Эрингил. — Неужели ты живешь здесь совсем одна?
— Разумеется, нет! — девушка засмеялась. — У меня есть слуги и стража. Правда, большого отряда и не требуется: замок стоит так, что никто за несколько столетий даже не пытался взять его штурмом.
— Кем были твои родители? — спросил Эрингил. И смутился: — Прости, я задаю слишком много вопросов!
— О, нет! — Ульбана с улыбкой покачала головой. — Правда, я почти не знала отца с матерью, но говорить о них мне приятно. Они были достойными людьми. Мать умерла при родах, а отец погиб спустя год в стычке с какими-то врагами нашей семьи. Меня вырастили преданные слуги. Я не лгала, когда говорила, что с рождения являюсь владелицей замка и имени предков. Правда, наше имя угаснет вместе со мной — если даже я и выйду замуж, то буду вынуждена уйти в чужую семью…
Неожиданно Эриигил принял решение.
— Если ты окажешь мне честь и согласишься стать моей, я приму твое имя, отказавшись от своего.
Она, казалось, онемела. Некоторое время Ульбана смотрела на юношу, словно испытывая его, затем спросила:
— Неужели ты говоришь искренне?
— Разумеется! Как же иначе разговаривать с тобой, да еще о таких серьезных предметах?
— Но тем самым ты оборвешь свой род!
— У меня есть братья… Я не так много значу для нашего имени, — солгал Эрингил.
Братья у него действительно имелись, однако Эрингил был старшим, и отец возлагал на первенца очень большие надежды, так что безрассудное решение жениться на почти незнакомой девушке и взять себе имя ее рода станет для родителей Эрингила настоящим ударом.
Тем не менее молодой человек в глубине души был убежден в том, что он прав: его судьба решилась в одночасье.
— У тебя есть семь дней на раздумья, — сказала Ульбана, коснувшись его руки. — Если ты не изменишь свое решение, приезжай сюда и протруби в этот рог. — Она сняла с пояса и подала ему большой костяной рог. — Я услышу. На замке появятся флаги, они будут означать мое согласие, и тогда ты поднимешься ко мне наверх, и мы заключим брак. Если же ты, после здравого размышления, придешь к выводу, что твоя мысль жениться на мне была безрассудной, — я все пойму и не буду держать на тебя зла. В этом случае просто не приходи.
— А рог? — Эрингил указал на дар девушки. — Что мне делать с твоим рогом?
— Оставь себе на память. Повесь в пиршественной зале. Он будет напоминать тебе о твоем благоразумии.
Она засмеялась и поскакала прочь от Эрингила, в сторону замка.
Минта, узнав о случившемся, вполне одобрил выбор своего друга.
— Нет ничего лучше такой вот взбалмошной девицы, — заявил мастер. — Из них получаются прекрасные жены. И матери, особенно для мальчиков. Хотя и девочки у таких вырастают очень хорошие. Добротные девочки.
— Откуда тебе знать? — удивился Эрингил. — Ты ведь не разбираешься в женщинах, Минта!
— Возможно, я слушал разговоры других мужчин, — отмахнулся Минта. — Или мне подсказывает сердце… Как ты сам считаешь?
— Я не знаю, потому и поделился с тобой.
— Ты поделился со мной потому, что привык делиться со мной всем происходящим… Посмотрись-ка в зеркало.
Эрингил подошел к необыкновенно ясному серебряному зеркалу и глянул. На него смотрел из витой рамы молодой человек с немного встревоженным лицом. На его скулах горел румянец, глаза лихорадочно блестели.
— У меня на удивление дурацкий вид, — сказал Эрингил, отворачиваясь от зеркала.
— Именно! — радостно подхватил Минта. — А глупое выражение лица означает лишь одно: мужчина влюблен и счастлив. Поэтому скажу тебе вот что, дружок: женись на этой девчонке — и да помогут тебе боги!
Совсем иначе воспринял сообщение старшего сына о намерении жениться отец Эрингила.
— Я не ослышался? — медленно проговорил грузный человек с обильной проседью в черной бороде. — Ты действительно намерен отказаться от нашего имени ради своей прихоти?
— Это не прихоть, отец, — попытался объяснить Зрингил. — Я полюбил ее в первое же мгновение, как увидел… поверь мне, моя любовь — истинна, как истинны звезды на небе, как истинна вода в ревущем водопаде…
— Довольно! — поморщившись, оборвал отец. — Я не желаю ничего слушать. Я запрещаю тебе даже думать о подобной женитьбе. Ты должен продолжать наш род.
— У тебя есть и другие сыновья, — напомнил Эрингил.
Отец безнадежно махнул рукой.
— Двое младших — еще неразумные младенцы, и одним только богам ведомо, что из них вырастет. Твой средний брат — ничтожество, у него только тряпки на уме да богатство — этот возьмет себе в жены безродную богачку. Не знаю уж, какие дети будут от подобного брака. Но ты, Эрингил! Ты истинный аристократ. Ты — настоящий носитель нашей крови, наших традиций. При одном только взгляде на тебя я радовался тому, что не угаснет все то, чем так гордились наши предки — и чем гордился я.
— Пойми, отец, моя судьба связана отныне с этой девушкой, — еще раз попытался объясниться Эрингил. — Я никогда не смогу забыть ее. Даже если я откажусь от счастья и возьму себе в жены какое-нибудь родовитое ничтожество, какое ты мне, несомненно, уже приглядел, — даже тогда я буду постоянно помнить о ее глазах, о ее бедрах, о том, как она говорила со мной…
— Я запрещаю тебе думать о ней! — Отец поднялся с кресла и решительно стукнул кулаком по стене. — Выбрось ее из своих мыслей! Она тебя погубит!
— В ней мое спасение и мое счастье, — упрямо повторил Эрингил. — Не заставляй меня становиться непочтительным сыном, отец, вспомни: ведь я всегда старался доставлять тебе радость.
— Велика ли радость от того, что твой первенец оставил все, к чему был предназначен? Нет, Эрингил, отныне ты будешь сидеть дома взаперти до тех пор, пока не поклянешься, что забудешь ту девчонку.
— Подобной клятвы, отец, я дать не могу. Ты можешь даже пытать меня — сердце мое знает, к чему оно стремится.
— Разговор окончен. Тебе запрещается выходить из дома, — сказал отец и оставил сына в одиночестве.
