Норман Хьюз - Братья по оружию
Но если он и рассчитывал на откровенность, то был разочарован. Лицо Грациана вновь обратилось в каменную маску, и после недолгих раздумий он ответил лишь одно:
— Мне неведомо, что движет матерью, и почему она делает то, что делает. Через пару седьмиц она может не пустить на порог и меня самого — собственно, такое случалось уже не раз,— не говоря уже о тебе. Лаварро что-то знает об этом — спроси его, если посмеешь. Что касается моих сводных сестер и братьев, они считают ее сумасшедшей. Решай сам
— Но ты? Ты-то что думаешь об этом?
— Я? — Грациан недоуменно передернул плечами, словно ему докучали вопросом, ответ на который был самоочевиден.— О, разумеется, она безумна. Но пусть это тебя не смущает. Разве не таковы же и все мы?!
* * *Следующий день выдался хлопотным для Конана-киммерийца, однако он не сетовал на усталость, а, напротив, словно даже воспрянул духом после утомительной и бесплодной поездки в Немедию: сейчас он словно вернулся на пять лет назад, когда был удачливым и бесшабашным шадизарским вором, не признающим иных законов, кроме собственных прихотей, превыше всего ценящим отчаянную удаль и капризную удачу. Казалось бы, не так уж много времени прошло с той поры, но Конан здорово изменился. О, он все так же готов был пуститься в самые рискованные авантюры, соблазненный призраком богатства, или даже из чистого молодечества, не слишком заботясь о выгоде; он по-прежнему любил жарких красоток, и те платили ненасытному варвару взаимностью; его кутежи и загулы все так же делались легендой, где бы ни оказался этот достойный сын Крома… однако годы и дороги добавили шальному бродяге мудрости и рассудительности, научили не лезть на рожон и не подставлять попусту под удар свою буйную головушку.
Вот почему, сговорившись о деле с Гарбо, Конан не бросился тут же искать себе подельщиков, с кем взять штурмом убежище Тусцеллы, и не затаился в ожидании ночи, чтобы тайком пробраться в дом и похитить статуэтку… Нет, он решил сперва отправиться туда просто так, на прогулку, чтобы при свете дня без помех определить, с чем имеет дело — а там уже определить наилучший план действий.
Оказалось, не зря.
Когда Гарбо говорил, что Стервятник превратил свое убежище в крепость, киммериец пропустил его слова мимо ушей. Не раз и не два доводилось ему уже слышать подобные речи, но на поверку всегда оказывалось что произносил их человек, совершенно несведущий в том, какое множество разнообразнейших способов существует, чтобы достичь цели. Зато Конан все эти способы знал отлично! Что всякий раз и демонстрировал изумленным компаньонам.
Однако на сей раз готов был спасовать и он. Потолкавшись по округе битый день, он не сумел отыскать ни единой лазейки и теперь вполне понимал, почему Гарбо сам не взялся за дело, а пришел к нему на поклон.
Тусцелла построил свое жилище в небогатом торговом районе, носившем странное название Поясок. С этим была связана какая-то древняя городская легенда — но даже из местных жителей мало кто сумел бы припомнить ее с точностью. Однако название зацепилось… Улочки Пояска были узкие — едва-едва двум повозкам разминуться,— грязные и многолюдные. Народ толпился на рыночной площади, заманивали покупателей зазывалы в окрестных лавках… Но мало кто тратил деньги — больше шлялись, да глазели, щупали товар, да приговаривали возмущенно: «Эко цены-то ломят, собаки!..»
Конану это было на руку: лишний человек, даже такой приметной внешности, как у него, в этакой толчее не слишком намозолит глаза соглядатаям… а в том, что их тут полно, сомневаться не приходилось. Тусцелла ведь был не просто бандитом, а главарем коршенских низов! Черным бароном… А это персона куда значительнее, в каком-то смысле, чем даже барон настоящий!
Итак, особняк Тусцеллы высился среди этих небогатых домишек, лавчонок, торговых палаток, словно настоящий княжеский дворец. Выделялся не высотой — ибо было в нем всего три этажа, не более, чем в окрестных строениях,— и даже не богатством… разве что стоял на земле прочнее и основательнее соседских развалюх, которые, казалось, ветер дунет — и улетят… Но, окруженный высоким; в полтора человеческих роста, каменным забором, дом этот взирал на мир столь свирепо, так угрюмо смотрели с его ' серой физиономии крохотные черные окошки-бойницы, что всякий прохожий невольно ежился, торопясь ускорить шаг, дабы быстрее миновать неприятное место — и еще долго не оставляло его впечатление, будто кто-то недобрым, очень недобрым взглядом пялится ему в спину.
Конан, разумеется, был не из пугливых, и, незаметно, но цепко обозрев жилище Стервятника, отметил про себя лишь то, что пробраться туда будет весьма непросто.
По счастью, на улице Кинжальщиков, куда выходили главные ворота дома, ютилось немало оружейных лавок, и заходя то в одну, то в другую, ожидая, пока ему поправят снаряжение или навострят меч, киммериец без помех смог довольно долго наблюдать за особняком. Увиденное ему совершенно не понравилось.
Гостей было мало — разве что к вечеру явились один за другим человек пять или шесть — скорее всего, принесли дань главарю младшие подельщики; всех их ждал один и тот же суровый прием. Двое стражников– выходили на улицу, причем ворота за ними тщательно запирались изнутри; новоприбывших тщательно обыскивали, оружие свое они оставляли в особой корзине в караулке — и лишь после этого, в сопровождении двух других охранников их препровождали к дому. Причем таков был ритуал не только для посторонних, но даже и для близких приятелей и постоянных гостей: подслушанные обрывки разговоров убедили в этом киммерийца.
Сколько охраны могло быть в особняке? Наверняка сказать невозможно, но если Конан хоть что-то смыслил в своем деле, то — не меньше человек тридцати — тридцати пяти. Это он смог определить, когда торговцы подвезли в середине дня продукты и вино. Их, кстати, тоже не пустили даже во двор — слуги разгрузили повозки прямо перед воротами, расплатились, а уж затем сами втащили все в дом.
Наблюдая за всем этим, Конан хмурился все сильнее, но вера его в собственные силы, ловкость и удачу была так велика, что он и на мгновение не допускал мысли о том, что не сумеет исполнить задуманное. Должен, непременно должен сыскаться способ проникнуть внутрь!
Не желая больше мелькать на улице Кинжальщиков, он неспешно обошел квартал кругом, по соседним улочкам, чтобы посмотреть, куда выходит особняк Тусцеллы другими своими сторонами.
…Большей частью там положение представлялось совершенно удручающим. За глухой стеной — ни ворот, ни калитки! — то и дело слышались голоса охранников,— да и не станешь же карабкаться наверх на глазах у всей улицы! И лишь одно место показалось сулящим некоторые возможности.
