Джулиан Мэй - Многоцветная Земля
Они вернулись к могиле Корабля, только полностью выполнив стоявшие перед ними задачи, и, вернувшись, остались на тысячелетия.
ГЛАВА 2
Небольшая самка рамапитека была упорна. Она не сомневалась в том, что детеныш забрался в заросли. Его запах доносился оттуда и был явственно различим даже на фоне по-весеннему пряного благоухания вереска, чебреца и утесника.
Издавая мелодичные призывные крики, самка рамапитека поднималась вверх по склону, продираясь сквозь густые заросли к древней гари. Юркий черно-желтый чибис издал пронзительное «фиу-уит» и захромал в сторону, волоча одно крыло. Самка рамапитека знала, что это не более чем притворство и весь спектакль разыгрывается с единственной целью – отвлечь ее от гнезда, которое находилось где-то поблизости. Но какое ей дело до чибиса, когда все ее желания сосредоточились сейчас на одном: найти пропавшего детеныша.
Она пробиралась по заросшему склону, сбивая мешавшие ей кусты веткой дерева. Самка рамапитека умела пользоваться этим орудием и несколькими другими. У нее был низкий лоб, но небольшая гуманоидная челюсть. Невысокая – немногим более метра, она слегка сутулилась, а все тело, кроме лица и ладоней, покрывала короткая коричневая шерсть.
Самка продолжала, не умолкая, издавать мелодичные крики. Это было послание, не выраженное в словах, но понятное любой молодой особи ее вида, ибо оно означало:
– Здесь мать. Иди к ней, и она защитит тебя от опасности и сделает так, чтобы тебе было уютно.
По мере приближения к гребню холма заросли начали редеть. Выйдя на открытое пространство, самка огляделась вокруг и издала низкий стон от страха. Она стояла на краю чудовищной впадины, заполненной водами, образовавшими темно-синее озеро. Край впадины уходил, изгибаясь, к горизонту, и узкая полоска крутого внутреннего склона, отделявшая край впадины от обреза воды, была полностью лишена растительности.
Метрах в двадцати от самки рамапитека стояла какая-то ужасная птица. Чем-то она напоминала жирную цаплю ростом с сосну и примерно таких же размеров в длину, с печально опущенными крыльями, головой и хвостом. Из брюха птицы свисало некое подобие лестницы. Птица не из живой плоти, а из чего-то твердого. Она была покрыта пылью, а ее некогда гладкая черная шкура пестрела от пятен ржавчины вперемешку с желтыми, серыми и оранжевыми лишайниками. Вдали на краю впадины по обе стороны от себя самка рамапитека могла различить еще несколько таких птиц, расставленных с большими промежутками. Все птицы обращены к глубинам озера.
Самка чуть не обратилась в бегство, как вдруг услышала знакомые звуки.
Она издала радостный вопль. Тотчас же из отверстия в брюхе гигантской птицы показалась головка беззаботно верещавшего детеныша. Издаваемые им звуки означали:
– Как я рад, что ты пришла, мама! Посмотри, что я нашел! Здесь так весело!
Напряжение сразу спало. Взбираясь по крутому склону, самка рамапитека выбилась из сил, и руки, которыми она раздвигала колючие заросли, были изодраны в кровь. Она яростно рявкнула на своего отпрыска, и тот, торопливо скатившись по выходной лестнице флайера, опрометью бросился к матери. Та радостно схватила детеныша и крепко прижала к своей груди, но тут же спустила его с рук и надавала затрещин, непрестанно издавая негодующие звуки.
Пытаясь умиротворить разгневанную родительницу, детеныш протянул ей то, что нашел внутри странной птицы. Предмет напоминал кольцо, но в действительности состоял из двух соединенных между собой полуколец из круглых золотых стержней толщиной в палец. Поверхность полуколец была испещрена причудливыми мелкими значками, напоминавшими отверстия, проделанные древоточцами в свае, долгое время находившейся в морской воде.
Молодой рамапитек улыбнулся и с щелканьем раскрыл золотое ожерелье в том месте, где полукольца заканчивались утолщениями. Противоположные концы полуколец были соединены шарниром, что позволяло раскрывать ожерелье. Раскрыв ожерелье, детеныш надел его себе на шею и, вернув полукольца в исходное положение, защелкнул замок. Золотое ожерелье засверкало на его рыжевато-коричневой шерсти. Оно было слишком велико для детеныша, но блеск его завораживал. Все еще улыбаясь, детеныш рамапитека демонстрировал матери свое новое умение.
Мать ответила пронзительным визгом.
Детеныш в испуге отпрянул. Оступившись, он ударился о камень и упал навзничь. И прежде чем успел встать, мать склонилась над ним и, сильно рванув, стащила украшение с головы детеныша, поранив ему уши. Детенышу было больно. Но утрата сокровища была хуже, чем боль, сильнее, чем любая боль, которую ему приходилось испытывать. Он должен вернуть ожерелье…
Когда детеныш попытался вновь схватить ожерелье, мать завопила еще громче, и эхо повторило ее крик над озером. Она зашвырнула ожерелье подальше, в заросли утесника. Детеныш взвыл, безутешно протестуя, но мать схватила его за руку и потащила за собой по тропе, которую проделала, продираясь сквозь заросли.
Позади, в кружевной тени, сияло золотое ожерелье, и лишь едва заметная вмятина на его поверхности напоминала о случившемся.
ГЛАВА 3
В первые годы эры Гуманности профессор физики динамических полей Тео Гудериан открыл путь, ведущий в Изгнание. Его исследования, как и исследования других неортодоксальных, но многообещающих мыслителей того времени, проводились при поддержке фонда, созданного Конфедерацией землян, входящей в Галактическое Содружество (предоставление средств не накладывало никаких ограничений на получателя).
Поскольку науке в то интереснейшее время, в которое жил Гудериан, приходилось усваивать много самых разнообразных новостей, а также по той простой причине, что открытие Гудериана, по мнению современников, не могло найти практическое применение, публикация его основополагающей статьи в 2034 году вызвала лишь небольшой ажиотаж в том научном «курятнике», обитатели которого занимались физической космологией. Хотя явно доминировал дух безразличия, небольшое число ученых из всех шести рас Галактического Содружества продолжали проявлять интерес к открытиям Гудериана и сумели разыскать его в скромном доме-лаборатории в окрестностях Лиона. Несмотря на основательно пошатнувшееся здоровье, профессор Гудериан радушно принял навестивших его коллег и заверил, что для него будет большой честью повторить свой эксперимент в их присутствии. Профессор Гудериан выразил надежду, что ученые коллеги извинят некоторую примитивность аппаратуры, которую ему пришлось разместить в погребе своего дома после того, как фонд утратил всякий интерес к проводимым им исследованиям.
