Флейм Корвин - Смертный ангел (СИ)

Руслан утратил крупицу воли.

— Почите в умирении ВЫ, павшие при Мольсхейме.

На дно упала плита с изображением гнома-топорометателя.

— Почите в умирении ВЫ, павшие при Овиедо!

— Почите в умирении ВЫ, павшие у Агенсбурга!

— Почите в умирении ВЫ, павшие у Грисландских островов!

— Почите в умирении ВЫ, павшие при Тоде!

Все! С неупокоенными покончено. Можно перевести дух и отдышаться, ибо пришлось побегать, ведь, ежели замешкаться, мертвецов не остановить.

Впрочем, это уже за плечами, Погост упокоен.

Как приятно вдыхать молодой грудью, перекатывать развитыми мускулами, запустить руку в волосы. Жаль, коротковаты, как у невольника, но сие пустяк, отрастут.

Череда столетий призрачного бытия в прошлом!

Где-то в дебрях сознания беспокойно заворочался Искатель. Загнать его поглубже, вот так, добивая крохи прежнего Я. Теперь только Лле, царь царей!

Лле направился к бронзовым створкам, выступившим из шершавой скальной стены. Провел ладонью по позеленевшей поверхности, вспоминая каково прикасаться к металлу. Потянул за вислое кольцо.

Вспышка.

Комната на третьем этаже. Точная копия той, что на втором.

Внизу снаружи толпа. Сколько раз видел её? Но сейчас смотрю на гномов живыми глазами. Знаю, что выйду — и склонятся пред царем царей, а их жалкий король признает в нем сюзерена или взойдет на плаху. Стоит лишь пройти последнюю комнату за этой неприметной дверью.

Кстати, что там? Вылетело из головы. Отчего туманны воспоминания? А! Ясно. Это Искатель подает голос. Уймись! Не хочешь по-хорошему, тогда сиди в клетке. Я милостив, но ты сам загнал себя в темницу.

Рука отодвинула засов.

Ослепляющий свет.

Плеск фонтанов, в небе золотое солнце, под ногами мягкая трава. Шелест бархатных листьев. Приятный ветерок.

К лавке из слоновьей кости грациозно подплыли наложницы.

— Доброе утро, повелитель, — дочь последнего непокорного халифа опустилась в глубоком поклоне, протянув поднос. — Любимый духре господина.

Лле с удовольствием осушил бокал.

Вторая наложница, принцесса из заснеженных земель, обтерла уста царя царей салфеткой.

— Утреннее омовение, повелитель? — промурлыкала третья. Соски темнокожей красавицы с Черного континента призывно набухли.

— Да, — ответил Лле.

Взяв под локти, наложницы провели Лле на мозаиковую дорожку, упиравшуюся в бассейн с сапфировой водой. Изгибаясь как пантеры, скинули с упругих бедер воздушные юбки и раздели царя царей, поглаживая и целуя могучий торс.

После часа, проведенного в обществе искусных одалисок, силы возвращались с ленцой. Лле раскинулся на перине, расстеленной у бассейна, и наслаждался чудным пением невидимой арфы.

В трех шагах от него расположились наложницы. Дабы не досаждать повелителю, они безмолвно сидели на траве, готовые исполнить любой каприз царя царей.

Дарад эль-риад Салем, отстроенный из руин дворец для услады в дни отдохновения. Обетованное в обители смертных.

— Фрукты, — произнес Лле.

Обнаженные рабыни, изящные как нимфы, подали дюжину фруктовых блюд.

Он, Лле, вернул под свою длань все, что принадлежало ему по праву. Империя расцвела новыми красками и воссияла былым величием. Столетия тоски и ожиданий вознаграждены сполна.

— Опахала, — сквозь дрему потребовал Лле. Его тянуло в сон.

Лле проснулся от голодного урчания в животе и, провалявшись чуток, отходя от сновидений, отправился в обеденный зал.

Ароматные запахи накрытого стола возбуждали нешуточный аппетит.

Изящный танец вуалей, голых пупков и лиловых шаровар услаждал взор, тонкая музыка — слух. Их слагаемое как нельзя благотворно влияет на здоровье и особенно способствует пищеварению, как лепетали придворные врачеватели.

Нетерпеливым взмахом царь царей прогнал слуг и наложниц. Хотелось пообедать в одиночестве.

— И в тишине, — добавил он.

Музыка смолкла.

…Отодвинув тарелку, Лле выпил настоя из иголок изумрудной сосны, который прекрасно освежал дыхание после еды.

Сытный обед навевал истому. Лле поставил перед креслом стул без спинки и, вытянув ноги, положил их на табурет, глубоко вздохнул, поддавшись навалившейся дреме.

В зачатки сновидений бесцеремонно ворвался противный звон колокольчиков.

— Что там! — заревел Лле. Если тревожат по зряшному делу…

Лле уставился на резную двустворчатую дверь, глаза сверкали бешенством. После резких пробуждений он был не в духе. Но, как только увидел, кто вошел, его гнев сменился на милость.

Зефа, любимая наложница. Необыкновенная привязанность и доверие Лле к этой женщине сделали её некоронованной владычицей Кириана. Лишь армия и жречество неподвластны ей.

Короткое узкое платье, сшитое под леопарда, идеально облегало её восхитительную фигуру. Покачивая зазывными формами, Зефа подошла к Лле и опустилась у трона, поцеловав руку монарха.

— Долгих лет и славы, — промурлыкала Зефа. В её бархатном голосе слышалось пение лесных птиц и шелест грибного дождя.

— Рад видеть тебя, Зефа.

Наложница широко улыбнулась, обнажив жемчужные зубы и крепкие десна, и легонько куснула Лле. В Зене росло желание, она хотела любви здесь и сейчас.

Лле почувствовал как распустились цветы страсти. Зефа была искусной любовницей. Она знала все до последней струнки, которыми играют, чтоб ублажить мужчину.

Извиваясь змеей, Зефа переместилась на колени Лле. Влажные губы прижались к узким серо-стальным губам царя царей. Найдя отзыв, продолжили умело и настойчиво, распаляя сердечный трепет.

— Любишь меня? — лукаво прошептала Зефа.

Лле зарылся в огненно-рыжие волосы наложницы.

— Скажи же! Ты ведь говорил! — Зефа капризно скривила губы. — Ну? Повтори, люблю.

Владетель Дарад эль-риад Салема не поддавался. Может, взыграло упрямство, а может… Что-то смутное. Тревога? Опасения? Поспорил с Зефой, что не признается в любви? Или что-то иное? Сомнения не отпускали. Ясно только одно: пока не говорить.

— Повелитель, — Зева загадочно улыбалась. Её нежные пальцы гладили спину, рисуя причудливые узоры, и опускались ниже, — ты называл Зеву любимой. Почему же молчишь сейчас? Али Зефа уже не люба? Моему повелителю приглянулась какая смуглая красотка?

— Нет.

— Или с иссиня черной кожей? — Зефа нахмурила брови.

— Да нет же!

— А! Я поняла, желтокожая с раскосыми глазами.

По известной только ей причине наложница отзывалась о жителях дальних земель с презрением.