Алекс Макдуф - Корона мира
Аргосец подошел к окну, выглянул. Там простиралось бесконечное небо, залитое золотым светом, и плыли розовые, золотые и белые облака. И так во всех окнах. Он поднялся в башню и посмотрел оттуда. Ничего, что напоминало бы преодоленную им долину. То же безбрежное небо, и лишь на самом горизонте — или это был обман? — виднелась полоска моря и земли. Совершенно, изначально синего моря и зеленой, неоскверненной земли. Маленькая белая точка на границе моря, неба и земли могла быть только одним: белой башней маяка. В остальных окнах башенки были только лазурное небо и великое море.
Сохранив в памяти эту картину в мельчайших подробностях, хотя и смотрел он считанные мгновения, Сотти спустился обратно в комнату. Цветные пятна от витражей весело рассыпались по полу. Аргосец подошел к столу и взял свиток. Он оказался толстым и довольно увесистым. Развернул. Пергамент покрывали мелкие знаки неизвестного языка, писанные тушью или краской рукою мастера каллиграфии. Он послюнил палец, провел по строкам. Состав оказался несмываемым. Сотти спрятал свиток за пазуху и вышел вон.
Над долиной смеркалось. Накрапывал мелкий нудный дождь. Сплошные обложные тучи не оставляли ни малейшего намека на только что виденные в комнате храма игривые блестки цветных витражей и ослепительное небо. Зеленая звезда неугасимо горела сквозь густо-серую хмарь.
«Если бы я помнил, откуда пришел! — помыслил аргосец, окидывая взглядом унылый горизонт. — Впрочем, какая разница?»
И он пошел наугад, взяв направление на одну из маленьких рощиц, лисьим огненным хвостом дразняще выглядывающую из ложбинки, будто из норы.
Изрядно намокнув и едва не скатившись в одну из сотворенных дождем промоин, Сотти добрался до рощи, скорым шагом миновал ее, загребая сапогами уже толстый ковер опавшей листвы, и полез на косогор. Едва взгляд его оказался на одном уровне с гребнем и готов уже был скользнуть дальше, невидимым лучом ощупав пейзажи неведомой страны, как долина, небо, храм, лес — все пропало. И вновь вокруг него был коридор, только теперь улитка раскручивалась, пока аргосец не вышел обратно в ночное небо.
Он обернулся — в первый раз, как покинул храм. Зеленая звезда светила точно за спиной, переливаясь краше любого изумруда. Сотти усмехнулся и пошел по небу прочь. Прочь от зеленой звезды. Не прошло и фарсинта, как впереди он увидел человека. Человек озирался по сторонам и сжимал в руках измочаленный хвост длинной веревки. Это был Альфонсо.
— Месьор Сотти?! — Моряк даже вздрогнул, когда градоначальник Мерано вдруг вышел прямо на него из-за облаков. — Где ты был?
— Долго рассказывать, — отвечал холодно Сотти. — Сейчас выберемся отсюда, тогда…
Сматывая попутно веревку, они двинулись в беззвездную туманную даль.
Сумрак пещеры, неверный свет факела, запах дыма — все это будто тяжким морским валом накрыло Сотти, когда он шагнул из арки в зал. Золото, алмазы, жемчуг — все виделось тусклым и покрытым какой-то мелкой серой пылью даже по сравнению с хмурым небом над осенней долиной.
— Что там было? Почему так долго? — бросился к нему с расспросами Евсевий.
— Вот, — отвечал градоначальник, вынимая из-за пазухи свиток и протягивая его аквилонцу.
У того даже волосы встали дыбом. Расширенными жадными глазами Евсевий ястребом впился в ровные черные значки, среди коих, впрочем, слева попадались цветные изукрашенные буквицы.
— Это тот же язык, что и на путеводных камнях, — дрожащим от волнения голосом вымолвил ученый. — Откуда?
— Из долины в форме чаши, — просто ответил Сотти и приступил к рассказу, начав с того, что предстало перед ним, едва он шагнул под арку.
Пока он рассказывал, а все остальные, кроме, разумеется, Итрун, внимали ему завороженно, в пространстве зала произошли неуловимые перемены. В бормотание реки вплелись некие звуки, и возникло присутствие чего-то нового, постороннего. Свет факела затрепетал, будто пламя свечи на сквозняке, хотя по-прежнему ни малейшее дуновение не нарушало покойного воздуха.
Слабые, печальные тени закружились в бледных бликах, отбрасываемых на стены и колонны. Шепот, шорох, намек на легкий смешок. Шлепанье, шелест, нелепое кваканье, журчание. Новые, новые тени, уже более плотные, кружащиеся все ритмичнее, обретающие все более четкие очертания.
И вот уже стоны, подвывание, след голоса, отзвук голоса, голос, пение. Взмах крыла, кивок головы, жест руки.
А семеро высоких мужчин все слушают одного, такого сильного, но жестокого и прохладного сердцем, как снег. Итрун не выдержала и грубо, некрасиво, недостойно королевы дернула за руку своего спутника.
Жаль, она знает так мало слов! А то они бы услышали речи королевы!
— Это же Духи Реки! Бегите! — выкрикнула она тревожно и резко на своем языке.
— Вода… Река… Быстро… — Это уже те слова, которым научил ее высокий, жилистый. Бриан. А он милый, и говорит складно и смешно. Жаль, непонятно. Но все ведь смеются, значит, смешно…
Итрун воскликнула что-то по-своему, тревожно и резко, словно морская птица перед близкой бурей.
Потом добавила неуверенно по-аквилонски: «Вода… Река… Быстро…»
Но уже и без того все стало понятно. Услышав, что их почуяли. Духи Реки закрутили свой хоровод вовсю, как умели только они! Тихая речь реки отступила, заглушённая песней духов. Свиток, свиток, положенный некогда Владыкой здесь в пещере, и в то же время там, откуда была видна прародина всего сущего, оказался в руках людей. Это должно было случится, и это случилось. Но теперь они могут надеяться, что у них будет новый Владыка. Нет, он точно будет у них! Будет! Будет!
Странная и дикая песня, первобытный хор, летящий по кругу и одновременно размыкающий круг. Круг вероятия, круг реального, круг сознания… Уходящий в иное, нездешнее, манящее, неверное… Уходящий, уводящий, влекущий… Танец невидимых тел, бесплотных теней, бесовская пляска… Танец стройный, ряд за рядом, фигура за фигурой… Дивная страна, странная страна, чужая страна…
Евсевий стряхнул с себя наваждение. Он, со свитком в руках, стоял в полушаге от ворот, откуда Сотти вынес свиток. Духи бесновались, отплясывая свой сказочный танец, распевая недоступную и необъяснимую людскому разуму песнь. Но сколь сладки и нежны были ее слова, в какую волшебную страну звали!
Одна только Итрун порывалась увести увлеченного, зачарованного мелодией, ритмом и танцем Майлдафа к лодке. Все остальные слушали и уходили, уходили вслед за духами, в их страну. Они уже не были людьми в полном понимании.
— Очнитесь! — Евсевий, не желая применять силу, осознавая, что этим не помочь, всплеснул руками, точно оратор в Палатах Мудрости, обличающий падение нравов и небрежение знаниями предков в нынешнее время. — Во имя Митры, опомнитесь!
