Александр Прозоров - Храм океанов
Согревшись, Сахун оделся — все было еще влажным, но теплым, а потому особо не раздражало. Вниз по ручью он спустился до речной заводи и вдоль берега пошел на юг, с грустью поглядывая на разлегшихся вдоль воды крокодилов. Зверюги его мысли как чувствовали, и многие — те, что помельче, — предпочитали сорваться с места и уйти в глубину. Но охотнику сейчас было не до них.
Первые полтора десятка лет своей жизни беглец провел в главном гнездовье, и хорошо знал, что ночью оно охраняется крикунами, мимо которых незаметно и муха не пролетит. Днем вокруг огромного жилища повелителя за порядком и безопасностью следят нуары. Они не столь глупы, как мелкие обитатели верхних нор, их можно и обмануть.
В этой мысли не было никакого противоречия. Там, где крикун просто орал, заметив движение, поднимал тревогу — страж богов думал, и принимал какое-то решение. А обмануть возможно только того, кто думает.
Когда до гнездовья оставалось всего ничего, юноша снова разделся, туго скрутил одежду и спрятал ее под корнями подмытой сосны на берегу залива. Быстро вошел в воду между задумчивыми крокодилами и торопливо нырнул.
Все мальчишки знают, что эти водяные ящеры всегда яро кидаются на все, что плавает по поверхности — и почти не замечают того, что находится в глубине. По весне и поздней осенью подростки даже развлекались тем, что плавали среди сонных от холода громадин и ныряли под них. Летом таким весельем заниматься не стоило — на мелководье могли и сцапать.
Одолев столько расстояния, насколько хватало воздуха, юноша выглянул наружу, повернул, нырнул, проплыл под водой сколько смог, плавно подвсплыл, подражая медлительным разлапистым тушам, снова нырнул, вскоре опять ухватил толику воздуха и опять нырнул. Миновав скучающего далеко на берегу нуара, повернул к берегу, выбрался на отмель за кустарником, спугнув оттуда крупную серую ворону, и залег, приглядываясь к происходящему возле гнездовья.
Там шла обычная хозяйственная жизнь: кто-то из мужчин тащил за овраг дурно пахнущую корзину, ему навстречу несли охапки с хворостом трое седых бородатых рабов. Вот скотники погнали к восточным холмам недовольно мычащих оленей — на выпас. Три женщины понесли к отмели свернутую в длинный валик покрывашку. Судя по размеру — из детской норы. Для постели великовата. Большая стайка детишек лет до десяти появилась на дальней тропе с большими корзинами, полными мягкого мха.
Многие смертные занимались работами полностью обнаженными. В густо населенном гнездовье людей было куда больше, нежели одежды. Молодые же ребята шастали голыми почти все — им излишков шкур почти не доставалось.
Увидев двух парней примерно своего возраста, старательно волокущих большущую бадью к заводи перед домом, Сахун скользнул вперед, спокойно прошел вдоль берега, не привлекая внимания излишней спешкой, нагнал рабов со стороны гнездовья и взялся за край толстой деревянной емкости:
— Давайте помогу!
— От Лахтаса прячешься? — понимающе подмигнул один из парней, второй же просто кивнул:
— Помогай, коли не лень…
Попытка слуги примазаться к легким работам, чтобы отлынить от тяжелых, была уловкой не новой, а потому особого удивления не вызвала. К тому же, втроем оно и правда легче.
Дотянув бадью до глубокой воды, слуги вместе опрокинули ее набок, хорошенько сполоснули и протерли изнутри, вычищая какие-то травяные лохмотья и темный налет, отволокли немного в сторону, ополоснули еще раз и понесли обратно. Вороны закружили сзади над водой и недовольно раскаркались, не найдя для себя ничего вкусного.
Трое юных голых рабов, занятых полезным трудом, внимания нуара, скучающего у полога, не привлекли. Дружными усилиями смертные затянули бадью в пустое стойло и поставили на место в углу, между шершавыми стволами сосны и ели. Тут беглец предпочел сразу отступить дальше в сумрачный угол, пока его не нагрузили новым поручением, нашарил низкий лаз над самой землей и нырнул туда. Попасться на глаза скотнику он не боялся: днем слуга должен был находиться на работе — или приглядывать за ящером, или раздавать поручения присланным в помощь подросткам.
Норы скотников когда-то были предметом его зависти: собственное жилище, личный мягкий гамак, место для вещей, которые хочется оставить только для себя. Мечта смертного! И хотя жизнь этих слуг была навсегда привязана к животным, подле которых они находились и днем и ночью, это казалось небольшой платой за доступный комфорт.
Однако сейчас, пожив в гнездовье Растущего, который одаривал этакой роскошью практически каждого раба, Сахун только презрительно поморщился: темно, вонюче, низкие потолки, сырость. А про его собственный просторный дом с очагом, припасами и прочными стенами лучше и вовсе не вспоминать!
У нор скотников была замечательная особенность — все они имели два входа. На тот случай, если соваться к разбушевавшимся зверям опасно, или наоборот — когда не хочется их потревожить. Нащупав внутренний лаз, проделанный здесь на высоте груди, Сахун нырнул туда, развел руки и на некоторое время замер, давая глазам время привыкнуть к темноте.
Вскоре во мраке один за другим зажглись светлячки, приученные то ли нуарами, то ли самим повелителем обитать в темных норах. В их мертвенно-голубоватом сиянии юноша полез наверх, благо стены из переплетенных ветвей и пальцами легко цепляться позволяли, и ногу давали куда поставить.
Вскоре нора разошлась, открыв обширные пространства справа и слева, ныне тихие. Тоже знакомые гнезда — в таких, над стойлами, отделенными толстым слоем переплетенных ветвей и корней, отдыхали по ночам молодые смертные. Отчего-то считалось, что над животными теплее. Но Сахун особых отличий от улицы никогда здесь не замечал.
Гнезд для смертных было много, но небольших — они возникали как бы сами собой, в сплетениях ветвей, и зависели только от размеров кроны использованных деревьев и от расстояния, на котором те стояли друг от друга. Гнезда и заселялись точно так же, случайным образом — когда подростки, отлученные от детских нор, искали себе место для ночлега. Смертные укладывались кто где придется — и на работы их отсюда звали точно так же, наугад.
От гнезда к гнезду, забравшись под самую кровлю, Сахун перелез на соседние деревья. Ходов здесь не было — просто сучья торчали достаточно редко, и между ними можно было пробраться. Характерный запах мокрой шерсти подсказал, что теперь он попал в более старую часть дома. Здесь жили старшие смертные — которым нашлось постоянное место среди забойщиков, истопников, варщиков, загонщиков, копателей или людей других сложных профессий. Здесь многие смертные ночевали в гамаках, все имели постоянные места в гнездах, одежду, а нередко — и покрывала. Именно последние и придавали кронам такой ощутимый аромат.
