Темноводье - Василий Кленин
— А почему мы с них ясак не требуем? — как-то не удержался Гераська. — Аманаты есть, пусть рухлядь пушную несут!
— А кто мы такие, по-твоему, чтобы ясак требовать? — нахмурился Сашко. — Мы воры, Гераська. От приказного бежавшие и незаконно живущие. Коли еще и за государевых людей себя выдавать начнем — то вообще нас плаха будет ждать.
— Ну, мы же не для себя… — начал мяться Гераська, но понял, что затея дурацкая, и сам не стал продолжать.
Во второй раз, взяв зерно, Дурной внезапно сказал Индиге:
— Хочешь дома побывать?
Малой дючер испуганно вскинулся, не веря услышанному.
— Правда?!
— Если поклянешься вернуться — я тебя отпущу. На одну луну. Потом вернешься, как раз Соломдига полностью оправится — и я уже его отпущу. Будете по очереди бывать в семье…
Индига тут же истово поклялся своими духами и «богом белого царя» — и быстро перебрался на лодку дючеров.
— Зачем ты? — тихо спросил Митька Тютя. — Мало, что не вернется, так еще и острожек наш выдаст.
— Ради брата вернется, — улыбнулся Дурной. — Надо, Митька, нам другие веревки искать, кроме насилия, чтобы местных к себе привязывать. Понимаешь?
Тютя в сомнении сопел.
— А что до острожка… Думаешь, по снегу трудно будет его сыскать? Ты вон по следу соболя в лесу найдешь. А нас тут двенадцать мужиков здоровых.
— Это да, — грустно кивнул Тютя. — Зимой не утаиться…
Индига вернулся. Правда, к тому времени уже такого наворотилось!..
…Лыжники ворвались на острожный двор с нежданной стороны — с замерзшего уже озерка. Климка, Ничипорка с утра уехали собирать сучья в углежогную яму и вернуться должны были через две ночи. В северных сопках под это дело даже землянка чёрная была обустроена. Но вернулись они мало за полдень. Красные, жаром пышущие и еле дышащие!
— По берегу Зеи конники идут! — выкрикнул на весь лагерь Корела.
— Печь тушите! — заорал Старик, так как с холодами пришлось протапливать печь и днем.
К лыжникам кинулись с расспросами. Выяснилось, что ковали видели только шесть всадников. Видать, дозор. Сколько же их всего — неведомо. Дозорные — доспешные и оружные. Шли шагом, кони усталые, так что лыжники их с запасом обогнали. Казаки сразу принялись сволакивать всё в башню. Вскоре, и Рыта из «гнезда» гаркнул:
— Вижу! Вижу всадников! — скатился на низ и тоже в башню убёг.
Ждали долго. Следы следами, а в зарослях заприметить тайный острожек нелегко. Но неизбежное случилось.
— Нашли, — глухо бросил своим с третьего уровня башни Ивашка. — Снаряжайте пищали.
Всадники оставались внизу, мало-мало за сто шагов от башни. Стояли, переговаривались. Ивашка говорил, что видно плохо, но их, вроде бы, не больше десятка. Услышав новость, Тютя с парой поляковцев тихонько открыл дверь, которая не выходила на северную сторону, и ужом прополз к пустым балаганам.
В то же время, один из всадников отделился от группы и открыто, шагом, поехал к острожку.
— Сашико Дурно здэсь? — на ужасном русском спросил он, подбоченясь.
— А тебе про то какой интерес, нехристь? — сварливо бросил в узкое окошко Старик.
— Славный княс Галинга благодарность передат, — не обижаясь, ответил всадник.
И тут Гераську, ровно, ветром с лестницы смело! Дурной, бросив пищаль, ринулся мимо него вниз, с руганью принялся откидывать бревна, которыми подперли дверь, распахнул ее, наконец, и закричал:
— Я здесь! Вот он я!
В этот самый миг Митька Тютя метнул кожаный аркан. Петля резко сжала плечи всадника и, под дружное «и-эх!», выдернула его из седла.
*Индига и Соломдига — герои популярного советского мультфильма «Сердце храбреца».
Глава 38
— Ой-бой, хорошо метнул маут твой батар! Хороший пастух! Пусти ко мне — табун ему доверю!
Делгоро пил горячий сбитень, и без того красное его лицо совсем побагровело, но сын Галинги уже находился в добром расположении духа.
Да, Митька Тютя умудрился заарканить сына князя. Дауры только увидали то, как с гиком и визгом басурманским кинулись на казаков. Казалось — быть сече, но Дурной голой грудью встал против своих и чужих. Хвала Господу, из башни никто не пальнул… Порубали бы друг друга в пень.
По итогу, оказалось, что пришлые — люди князя Галинги из рода дауров-хонкоров Чохар. Дурной успел пояснить, что те, вроде как дауры, только происходят от тунгусов. Правда, хонкоры землю не пашут, а лишь пасут лошадей, немного овец, верблюдов. Галинга был отцом той самой Челганки, что сбегла. И вот теперь отец решил отблагодарить Дурнова за ее спасение. Всадников, действительно, было лишь шестеро, и они везли с собой подарки в тюках.
Князь изо всех сил показал, как ценит Челганку. В тюках лежали лисья шуба пластов в два на десять, барсучьи малахаи, несколько отличных ножей с резными костяными ручками, две бронзовые чаши, лук с саадаком (не Тютин, но тож хорош!). Конечно, зная слабость русских, поднесли десяток соболей. Но самым дорогим подарком Делгоро подал небольшой отрез никанской камчи.
— Слух по земле прошел, что несколько лоча остались на усть-Зее, — рассказывал Делгоро уже неспешно. — Вот Чакилган и шепнула отцу, что там может жить ее спаситель.
Гераська речь даурского княжича понимал плохо. Переспрашивал у Сашка, но тот только отмахивался. И вообще, Дурной, как на гвоздях сидел. Вроде, и пытается степенно беседу вести, а всё норовит о Чалганке спросить. Вроде, невзначай, но даже Гераська всё понял. А уж красномордый Делгоро — и подавно. Хитро улыбался и всё разговор переводил на то, как его ловко с коня сняли. Поначалу-то он больно злой был, но когда казаки повинились — рассмеялся и хлопнул обидчика по плечу.
— Как, говоришь твоего батара звать? Тута? Эй, Тута! Да где ж он?
— Коней ваших обустраивает, балбес, — буркнул Старик.
— А чего их обустраивать? Мы им ноги спутали, и пусть себе тебенюют, — удивился Делгоро.
— Да, Тютя ваш, ровно мамку родную повстречал, — не сдержал ехидную улыбку Ивашка. — Отлипнуть от коней не может.
— Дончак, что уж, — как бы всё объяснил Рыта. — Пущай, порадуется.
Долго Делгоро игрался с Сашком, видно, нравилось ему это. А под конец сам заговорил:
— Сестра тебе, Сашика, сказать велела. Что вещь она тебе одну задолжала. Когда ж отдавать?
Тут Дурной совсем ополоумел. Воздух втягивает, а речь нейдёт.
— Князь-отец в гости зовет. Пойдешь?
Сашко, как волчара загнанный, заозирался на ватагу, только что зубы
