Знак Единорога. Рука Оберона - Роджер Желязны
Серебро, и безмолвие, и серебро…
Прочь… Не оглядываться… Вдоль по аллее…
Голос Рэндома:
– Корвин, ты в порядке?
– Да.
– Случилось что-нибудь интересное?
– Потом, Рэндом.
– Прости.
И вот внезапно сверкающая лестница, что ведет во дворец… Вверх по ней, затем направо… Теперь медленно, спокойно… пройти по саду… Призрачные цветы покачиваются у дорожки на тонких стебельках, цветущие призрачные кусты, словно замороженные фейерверки… И все бесцветное – только суть, очерченная едва доступными взгляду тонами серебристого сияния. Только самая суть. Что есть Тир-на Ног’т? Особая сфера Тени в реальном мире, управляемая пробужденным подсознанием, этакий полноразмерный проекционный тест в небесах, а то и вовсе терапевтическое устройство? Тогда, если это и есть часть души, я бы сказал, что, несмотря на все серебро, ночь очень темная… и безмолвная…
Я иду… Миную фонтаны, скамейки, клумбы, замысловатые беседки в лабиринтах живых оград… Дорожки, немногочисленные ступеньки, мостики… Пруды под деревьями, странного вида скульптура, валун, справа циферблат солнечных (наверное, лунных?) часов, курс строго вперед и вокруг северного крыла дворца, здесь налево, по внутреннему двору, над которым нависают балконы, призраки – там и сям, снаружи и внутри…
Обойти дворец по кругу, просто чтобы полюбоваться садами с тыльной стороны – в лунном сиянии они так красивы и в истинном Амбере…
Снова призраки – говорят, стоят… но все замерло, кроме меня…
Тянет направо… и я иду, ибо не стоит отвергать совет бесплатного оракула.
К разросшейся живой изгороди, там, внутри, небольшой закуток, если он еще не зарос… Когда-то, давным-давно, здесь…
Внутри, обнявшись, двое. Они размыкают объятия, когда я только разворачиваюсь. Не мое это дело, но… Дейдра… это Дейдра. И я знаю, кто ее спутник, ему даже не нужно оборачиваться. Жестокие шутки у тех, кто правит этим серебром, этим безмолвием… Прочь, прочь от этой изгороди… Разворачиваюсь, поскальзываюсь, встаю и ухожу, немедленно, быстрее…
Голос Рэндома:
– Корвин, ты в порядке?
– Потом, потом, черт подери!
– Скоро рассвет, Корвин. Я решил, что должен напомнить тебе об этом.
– Считай, что напомнил.
Прочь, немедленно, быстрее… Время в Тир-на Ног’те – тоже сон. Утешение слабое, но все же лучше, чем никакое. Быстрее, немедленно, прочь, вперед, снова…
… Ко дворцу, яркому своду разума или духа, более зримому, чем наяву… Судить совершенство бессмысленно, однако я должен увидеть, что там, внутри… Так или иначе, там должен быть конец пути, по которому меня влечет. Я даже не остановился подобрать трость, что осталась лежать на искристом газоне. Я знал, куда мне идти и что делать. Теперь это было очевидно, хотя движущая мной логика порождена вовсе не бодрствующим сознанием.
Живо вверх по лестнице, к заднему порталу… о, снова кусает в боку… Через порог, внутрь…
Туда, где не лучатся звезды и не сияет луна. Освещение ненаправленное, бесцельное, блуждающее – и там, где его нет, лежат непроницаемые тени, драпируя большую часть помещений, коридор, ниши, лестницу.
Промеж них, сквозь них, уже почти бегом… мои черно-серебристые покои… Тревога охватывает меня… Черные пятна кажутся дырами в ткани реальности… Я боюсь подходить к ним слишком близко… Упаду и пропаду…
Поворот… сквозь… Наконец-то… Вхожу… Тронный зал… Чернота стогами громоздится там, где мой взгляд выискивает абрис трона…
И вот там что-то движется.
Я приближаюсь, справа что-то смещается.
И приподнимается.
Носки ботфорт, голенища, ноги – вижу, продвигаясь к подножию трона.
Грейсвандир в моей руке, сам ищет путь к свету, обманчиво вытягиваясь, меняя форму, наливаясь собственным свечением…
Левая нога на первой ступени, левой рукой упираюсь в колено. Мое заживающее нутро дергает – отвлекает, но терпимо. Я жду, когда поднимется театральный занавес черноты, пустоты, дабы явить мне очередную театральную сцену на подмостках нынешней ночи.
И занавес скользит в сторону, обнажая ладонь, локоть, плечо; рука – блестящая, металлическая, плоскости отполированы как грани самоцвета, запястье и локоть – изумительные переплетения серебряной проволоки, зафиксированные веснушками огоньков, ладонь, стилизованная, скелетоподобная, швейцарская игрушка, механическое насекомое, функциональная, смертоносная и по-своему прекрасная…
И занавес скользит дальше, открывая всего человека.
За троном, расслабленный, стоит Бенедикт, его ладонь, левая и живая, покоится на спинке[29]. Он наклоняется вперед. Его губы шевелятся.
И занавес скользит дальше, открывая, кто же сидит на троне.
– Дара!
Она поворачивает голову вправо, улыбается, кивает Бенедикту. Губы ее шевелятся. Я делаю шаг и вытягиваю Грейсвандир вперед до тех пор, пока его острие не упирается в ямочку между ее ключицами…
Медленно, очень медленно она поворачивает голову и встречается со мной взглядом. Лицо Дары оживает, наливается краской. Ее губы шевелятся вновь, и теперь я слышу слова:
– Кто ты?
– Нет. Это мой вопрос. Отвечай. Немедленно.
– Я Дара. Дара из Амбера. Королева Дара. Этот трон мой по праву крови и силы. А ты кто такой?
– Я Корвин. Я тоже из Амбера. Не двигайся. Я не спрашивал твое имя.
– Корвин мертв уже много веков. Я видела его гробницу.
– Она пуста.
– Вовсе нет. Там лежит тело.
– Какова твоя родословная?!
Взгляд Дары скользит вправо, туда, где по-прежнему стоит призрак Бенедикта. В его новой руке возникает клинок, кажущийся ее продолжением, однако держит он его свободно, почти небрежно. Его левая рука легла на руку Дары. Его взгляд ищет меня за эфесом Грейсвандира. Не находит. Сосредотачивается на том, что видит – на Грейсвандире – и узнает его…
– Я – праправнучка Бенедикта и адской девы Линтры, которую он любил, а потом убил. – Бенедикт вздрагивает от этих слов, однако Дара продолжает: – Я никогда не знала ее. Моя мать и мать моей матери родились в месте, где время течет не так, как в Амбере. Я – первая по материнской линии, в ком проявились все признаки человека. А ты, лорд Корвин, всего лишь призрак из давно умершего прошлого, всего лишь тень, хотя и опасная. Как ты оказался здесь, я не знаю. Но ты ошибся. Убирайся в свою могилу и не тревожь живых!
Моя рука вздрагивает. Грейсвандир смещается едва на полдюйма. Но этого достаточно.
Выпад Бенедикта – за гранью восприятия. Новая рука направляет новую кисть, что сжимает клинок, который сбивает в сторону Грейсвандир, а старая рука, сжав старой ладонью плечо Дары, перебрасывает ее за спинку трона… Это подсознательное впечатление приходит ко мне мгновением позже, когда я падаю, хватая ртом воздух, поднимаюсь и
