Юрий Никитин - Начало всех Начал
Адам от Лилит породил Алата, так будет сказано в хрониках и апокрифах, но на самом деле Лилит рожала этого первого ребенка высоко в горах, туда не могли бы подняться ни люди, ни звери, ни даже птицы. Сам Адам не видел ни рождения Алата, ни как ребенок подрастал, пока тот не окреп и не научился превращаться в огромного змея. Узнав, кто его отец, Алат взвился в воздух и, несмотря на все запреты матери, ринулся разыскивать Адама.
Адам в тот день бежал, прыгая по скалам, как горный козел, на плече большой олень, голова которого свесилась так, что огромные ветвистые рога чиркают по камням. Он соскочил с последнего обломка, впереди долина, как вдруг из туч вынырнул крылатый змей, на большой скорости устремился к нему.
Сбросив оленя, Адам выхватил нож, а змей опустился на землю шагах в пяти, сложил крылья и превратился в высокого угловатого парня, длинные черные волосы падают на плечи, из-под таких же иссиня-черных бровей смотрят темные глаза, и только в фигуре Адам уловил нечто знакомое.
— Здравствуй, Адам, — сказал человек. — Меня зовут Алат.
Адам буркнул:
— Здравствуй, Алат. Не люблю змей…
Алат кивнул.
— Даже знаю почему. Но я не тот змей… и даже не родственник.
— А чей ты?
Алат ответил после паузы, он очень внимательно рассматривал Адама:
— Ты знал мою мать.
— Лилит? — спросил Адам. — Да, я знал ее. Как она сейчас?
— Тебя не вспоминает, — ответил Алат. — Она ж не из земли, как ты. Вокруг нее всегда ангелы. Это такой блеск, такая мощь!
Адам ощутил, как сжимаются кулаки. Да, конечно, ангелы — это ангелы, а он к тому же изгнан из Эдема, постоянно наказываемый. В поте лица добывает свой хлеб, а они рассекают воздух в небе, веселые, беспечные и хохочущие…
— Да, конечно, — произнес Адам. — Да, конечно… развлекаетесь?
— Развлекаемся, — ответил Алат.
Он чувствовал, как презрение к этому человеку растет все больше, захлестывает его с головой. И если летел сюда с жаждой увидеть отца, расспросить о матери, понять, что у них произошло и почему теперь не вместе, то сейчас даже отступил брезгливо.
Адам кивнул.
— Вам, наверное, хорошо.
— Хорошо? — воскликнул Алат. — Прекрасно!
— Передай матери… — начал Адам, задумался, что же передать, махнул рукой: — Впрочем, ничего не передавай. Она сама вспоминает обо мне, наверное, с брезгливостью.
— Вспоминает? — воскликнул Алат. — Она ни разу не вспоминала! Это я пристал, заставил вспомнить и назвать твое имя!.. Но сейчас, когда я удовлетворил любопытство, будь уверен, что я и забуду!
Он отступил еще на шаг, захохотал, на глазах набирающий мощь, даже за время этого разговора успевший подрасти и раздаться в плечах, присел и разом превратился в огромного блистающего змея.
— Удачи, — пробормотал Адам.
Огромный змей взмахнул крыльями, Адама едва не сбила с ног волна тугого воздуха. Сверху донесся трубный рев:
— Это последний раз я принял облик жалкого человека! Отныне и навеки я — змей!
Адам вспоминал крылатого змея и на другой день, все стараясь понять, почему никак не чувствует к нему той же нежности, как к Каину и Авелю или их тихим сестрам. То ли потому, что Алат так не похож на человека и не хочет быть похожим… хотя нет, он любит непохожего на людей пса и с удовольствием смотрит, как тот возится с его детьми…
Или потому, что не видел его крохотным, не держал на руках?
Прерывая мысли, в небе грозно блеснуло, наискось пронеслась багровая падающая звезда. Адам привстал с камня, звезда ударилась о землю в трех шагах. Земля вздрогнула, зловеще вспыхнуло кроваво-красным, из огня вышла Лилит. Роскошные черные волосы распущены и опускаются до ягодиц, шея и плечи блестят, Лилит нисколько не обращает внимания, что обнажена, она всегда была обнажена, это Адам и Ева придумали себе такую странную вещь, как одежда…
Адам невольно скользнул жадным взглядом по ее животу и дивно стройным ногам, тут же поднял взор на лицо, но все равно невольно согрешил, засмотревшись на ее высокую сочную грудь.
Лилит подошла легкой и почти танцующей походкой, когда бедра двигаются, привлекая внимание, грудь вызывающе подана вперед, плечи беззащитно отведены назад, словно стремится в его объятия.
Однако она остановилась в шаге, лицо бледное и усталое, губы плотно сжаты, в глазах непокорство и непонятный вызов.
— Как живешь, Адам?
Он развел руками, она села напротив, не дожидаясь приглашения, как она всегда делала, спина прямая, взгляд тоже прямой и требовательный.
— Ты же знаешь, — ответил он с неловкостью. — В отличие от тебя я иду по пути, указанному Господом.
Она фыркнула.
— Трусишь ослушаться?
Он ощутил раздражение, мужчины больше всего страшатся услышать обвинение в трусости, но пересилил себя и ответил мягко:
— Нет.
— Но ты же делаешь то, что Он приказывает!
— Что он указывает, — поправил Адам. — А делаю так потому, что так правильно.
Лилит вскинула гордо голову, вызов в глазах разгорался ярче, Адам напрягся, ожидая дерзкой выходки, но Лилит вдруг вздохнула, плечи опустились.
— А я, напротив, — произнесла она глухим голосом, — нарушала все Его заповеди. И даже те, которые Он не давал, но я знаю, в каких бы случаях и за какие поступки Он бы меня осудил… И чем больше Он бы вознегодовал, тем с большей охотой я бросалась в эти нарушения законов или, как вы их называете, грехи…
Адам поежился.
— Усвоить дурное очень легко, — согласился он с сочувствием, которого она никак не ожидала, — и если не в силах бываешь подражать добродетелям других, быстро перенимаешь их пороки.
— Это точно, — ответила она мстительно.
Он спросил бледно:
— И что ты делала?
Она надменно искривила рот.
— Все. Придумай или вообрази любую гнусность, любое преступление, любое извращение вашей натуры… все это я прошла с великим интересом, азартом и желанием досадить Всевышнему. Представляю, как Он корчился от бессилия!
Адам сказал с неудовольствием:
— Какое бессилие? Он одним словом может уничтожить весь мир, как и создал!
— Не уничтожит, — ответила она уверенно.
— Почему?
Она пожала плечами.
— Не знаю. Просто так думаю.
— Знаешь, — сказал он. — Знаешь почему.
— Ну скажи ты!
— Он все еще любит тебя, — ответил Адам. — Он все еще любит нас всех. И постоянно дает нам шанс. А наказание за грехи всякий раз откладывает… да и то, если признать вину и раскаяться, простит даже великое преступление!
Она фыркнула.
— Вот уж от меня Он никогда этого не дождется!
